Дочки-матери - Диана Машкова

– Дома.

Плечи его опустились, грудная клетка как будто сжалась, делая фигуру меньше и тоньше. Он добрел до своего дома и, отворив плетеную калитку, пропустил Инну вперед – на заросшую сорной травой тропинку.

– Подожди, – Инна забеспокоилась и повернулась к нему, – дома все в порядке?

– Более или менее, – он отвел взгляд.

– Я же не вовремя, – засуетилась она, спохватившись: до этого ее, безумно влюбленную, волновала только собственная судьба, – прости, не знала…

– Послушай, – Павел перебил, – мама заболела не сейчас и не вчера.

– Ты ничего не говорил.

– А зачем? – он посмотрел на Инну с тоской. – Главное, не надо жалости и сочувственных взглядов.

– Я постараюсь.

– Уже постаралась, – он горько усмехнулся, вглядываясь в лицо Инны. – Маму зовут Елена Андреевна. Ходит она с трудом, а в остальном все у нас хорошо. Улыбнись!

– Ладно, – Инна смотрела на Конунга круглыми глазами.

– Не так, веселей, – покачал он головой и пригладил взбунтовавшиеся волосы на Инниной макушке, – мы же несем благую весть.

Она смолчала. Чувство стыда, не ко времени пробудившееся в ней, мешало заговорить. Они вошли в дом.

Елена Андреевна, принарядившаяся и смущенная, встречала сына с девушкой у самых дверей, перекрыв коляской узенький коридор. Улыбчивая и с мягкими чертами лица, она выглядела лет на пятьдесят, если не обращать внимания на абсолютно седую голову.

– Здравствуйте! – поздоровалась Инна.

– Добро пожаловать, – женщина засуетилась в своем радушии, попыталась освободить проход и безнадежно застряла между стеной и полкой для обуви.

– Мама, – укоризненно произнес Павел и, взявшись за поручни коляски, осторожно освободил пленницу.

Он попытался увезти ее в комнату, но она воспротивилась, как ребенок.

– Приглашай, приглашай, – яростно шептала она, – что ты со мной!

Скоро волнения улеглись, и гостья прошла в гостиную. Обычная деревенская комната. Посередине огромная печь. Праздничный стол – пенные кружева бежевой скатерти, фарфоровые тарелки с золотым ободком.

Инну усадили, потом вспомнили, что с дороги нужно помыть руки, и проводили к умывальнику. Возвращаясь, она услышала обеспокоенный шепот Елены Андреевны и остановилась.

– Сыночек, а что с Машенькой? Опять ухудшение?

Она не поняла ответа Павла, но в интонациях его прозвучало отчаяние.

– Все наладится, – утешала его мама, – я Иннушке Машенькину комнату приготовила. Ты не против?

Он что-то неразборчиво буркнул в ответ.

Елена Андреевна старалась поддержать непринужденную атмосферу – расспрашивала Инну об учебе, преподавателях, здоровье родителей, – но обед становился все более тягостным. Они должны были сообщить ей то, ради чего Инна приехала в Симеиз, а Павел никак не решался заговорить.

– Вы знаете, – Инна устала ждать, – у нас с Павлушей новость.

Он вздрогнул и поднял на нее измученные глаза. Поколебался, потом, не смягчая и без прелюдий, выдал:

– Мы ждем ребенка.

Инна бросила взгляд в лицо будущей свекрови – у той задрожали губы и щеки покрылись возбужденным румянцем.

– Внучка, – прошептала она завороженно.

– Мама! – Конунг вскочил с места. Этот порыв вернул ему уснувшую было царственность: гулко звучали шаги, мощная фигура затмевала свет из окна. – Рано еще об этом!

– Не рано, – мотнула она белой, как сугроб, головой, – человек уже зародился. Девочка…

– Откуда ты знаешь?! – Он остановился, вперив в мать раздраженный взгляд.

– Знаю, – только и прошептала она, ничего не объясняя.

У Инны мурашки побежали по телу, словно перед ней сидела живая ведунья. Торопливо спрятав глаза, она дала себе слово быть осторожной: не раскрыться, не выдать тайны.

– Мам, – Конунг опустился перед креслом матери на колени, – что делать?

– Жить, – улыбнулась она и погладила сына по шелковистой макушке, – все образуется. Иннушка родит здоровую девочку, похожую на тебя.

– А я?

– Ты женишься, – заранее пресекая возражения, твердо проговорила она, – будешь счастлив.

– Но…

– Ти-ише, – прервала она сына, – твой ребенок нас уже слышит.

Павел уронил лицо в колени матери и замер так – в позе, полной безнадежности.

– Ну что ты, – повторяла она, прикасаясь сухими ладонями к его голове, – что ты.

Смотреть на отчаяние Конунга не было сил. Инна выскользнула из-за стола и неслышно пробралась в заросший сад. Солнце палило нещадно. Обойдя дом, она уселась на землю в тени.

Ей было жаль Павла, но еще больше – до слез – жаль себя. Как она будет выпутываться из этой опасной уже ситуации? Инна прислонилась спиной к прохладной стене и закрыла глаза.

Павел Стародубов впервые появился в Литинституте с концертом. Конечно, не он один – в тот вечер старые коридоры, по которым первокурсница Инна летала под ручку с новой подружкой Любой, еще не пережив сентябрьского восторга, наводнили волшебные звуки, принесенные студентами консерватории.

Скрипучие деревянные полы играли в оркестре с флейтой, виолончелью, гобоем. А когда музыка стихла, на сцену вышел могучий викинг и глубоким прекрасным голосом, в котором слышался гул сражений и вой вольного ветра, запел балладу. Будущие литераторы замерли, а Инна почувствовала, что переносится в неизведанный и в то же время забытый мир.

Удивительно, но их с Любкой сразу же приняли в компанию старшекурсников – литинститутских и консерваторских, – которая сама собой образовалась после концерта. Помог, видимо, характер подруги: она сияла улыбкой, сыпала комплиментами, оправдывая звание «мировой девчонки». А Инна, наоборот, стояла словно немая и смотрела во все глаза на Конунга. Только раз она сумела открыть рот.

– Вы похожи на конунга, – пролепетала она.

– А ты знаешь, какими они были?

– Конечно, – Инна улыбнулась, – сто раз перечитывала «Беовульфа».

Он с отеческой нежностью улыбнулся ей.

Веселой толпой отправились в парк. Пили вино. Инна только делала вид, что прикладывается в свою очередь к бутылке. На самом деле не отрывала взгляда от Конунга ни на минуту, за что заслужила пару пинков по ноге от обеспокоенной Любки. Но ей было все равно, она уже нашла определение своему прекрасному оцепенению – любовь.

– А Машка где? – спросил вдруг кто-то из литинститутских.

– Болеет, – удрученно ответил Конунг, и Инна почувствовала острый укол в сердце.

– Жа-алко, – протянул любопытный.