Дочки-матери - Диана Машкова

Стремительно, не оборачиваясь больше на нее, обошел автомобиль и передал в открытое окно водителю крупную купюру. «Сдачи не надо».

Машина тронулась с места. Мака, обессилев от пережитых эмоций, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Она понимала, что совершила глупость, но не знала, как ее можно исправить. И дело было даже не в том, что она с ним встретилась, и не во вранье. А в том, что Игорь, которого она собиралась убрать с собственной дороги, понравился ей.

Странная вышла ночь – Инна не сомкнула глаз ни на минуту. Память, которую за последние годы ей удалось надрессировать, вдруг взбунтовалась и унесла ее в собственный Забытый Мир. Воспоминания нахлынули мощной волной, унесли, смыли с лица земли.

Лежа в постели, она слышала задумчивое цоканье каблуков на лестничной клетке, звук ключа, повернувшегося в двери, отчаянные старания Сашки тихо раздеться, чтобы незамеченной проскользнуть к себе в комнату, и не могла пошевелиться…

Ей было девятнадцать, когда она обманула отца и мать, сочинив поездку в Крым всей группой. А потом почти сутки тряслась в плацкартном вагоне поезда Москва-Симферополь, забившись на верхнюю полку. Спускаться было страшно – внизу веселилась разнузданная компания, с раннего утра налегавшая на дешевый портвейн. Инна решила не испытывать судьбу: так и терпела, пока все не заснули. Только потом спустилась бесшумно и прошмыгнула в туалет.

И все равно, зная, что скоро увидит Конунга, она готова была ехать так еще трое суток, еще полжизни – лишь бы оставшуюся ее часть провести с ним. Ради того, чтобы быть рядом с этим человеком, она уже совершила немало подвигов. Остался только один.

Павел стоял на перроне, понуро глядя в асфальт. Высокий, широкоплечий, с длинными, забранными в русый хвост волосами, он напоминал средневекового предводителя: столько в нем было стати и необузданной силы. Прозвище Конунг, которое дала ему Инна при первой же встрече, так и прилипло к нему. По-другому Павла уже не называли ни в литинститутской компании, ни в его собственной, консерваторской.

Сердце Инны стучало в горле, но она взяла себя в руки и, замерев на мгновение в кошачьей позе, спрыгнула на перрон.

– Иннушка, точно?! – он бросился к ней.

Лицо – через грязное стекло вагона она и не заметила – землистого цвета, мешки под глазами. Последние три дня, после ее звонка, он, видимо, совсем не спал.

– Да, Конунг, – девушка печально опустила глаза.

Он молча кивнул, потом стащил с ее плеча тяжелый рюкзак.

– Прости меня, – пробормотал в который раз, – я не хотел.

– Оба хороши, – стараясь скрыть радость, пробормотала она.

– Как же мог… тебя подвести… Машу!

Он стиснул кулаки, а Инна едва не заскрипела зубами – снова она! Даже сейчас, в такой момент! Хотя чему удивляться. Эти двое не расставались с первого курса, всюду появлялись вместе карикатурной парочкой. Он – огромный, красивый, она – болезненная черная мышь с блестящими, словно от слез, глазами. Никто не мог понять, что может быть общего у двух настолько разных людей. Но только до тех пор, пока лилипутка Маша не садилась за фортепиано, а великан Павел не начинал петь. Они исполняли одну за другой скандинавские, английские, шотландские средневековые баллады. И тогда ни у кого не оставалось сомнений: это навек.

Именно в такие минуты, чувствуя их неразрывную связь и глотая слезы, Инна мечтала о смерти. Без Конунга ей был не нужен ни этот, ни любой другой мир.

– Как доехала, Иннушка? – наконец спохватился он.

– Хорошо, – пробормотала она.

– Устала? – участливо заглянул ей в лицо.

– Нет, все в порядке.

– Тогда давай сразу в Симеиз.

– Как хочешь.

– Ты своим не сказала? – с беспокойством спросил он.

Инна отрицательно мотнула головой.

– Сразу убьют.

– Наверняка, – озабоченно протянул он, – хорошо, мне повезло с мамой.

Они сели в троллейбус до Ялты и всю дорогу – целых два часа – Инна смотрела в окно, любуясь пейзажем. Когда закончился город и взору попеременно представали то горы, то море, она прикрыла глаза и стала смотреть сквозь веки. Сияющие склоны и лазурные волны наполнились жизнью – к берегу приставали драккары, на склонах гор теснились жилища из брусьев, накрытые торфом. Сновали люди. А Инна знала, еще секунда – и море вспенится, забурлит…

Она вздрогнула, открыла глаза. Павел взял ее за руку, чтобы успокоить, и волна блаженства прокатилась по ее телу.

– Не бойся, – прошептал он, – как-нибудь все решим.

В Ялте они пересели – с троллейбуса на маршрутку, идущую в Симеиз. Приняв в проржавевшее чрево полтора десятка пассажиров, страдалица заскрипела и тронулась с места, оставляя за собой длинный хвост непоместившихся пассажиров. На крутых поворотах машина стонала и пригибалась к дороге так, что Инна при других обстоятельствах давно бы уже визжала от ужаса. Но пока Конунг был рядом, страх для нее не существовал – его поглощало другое, всемогущее чувство.

В небольшой поселок на самом берегу моря Инна влюбилась с первого взгляда. Он слился с образом Павла, стал с ним единым целым: море, скалы, кипарисы; крошечные и огромные, за покосившимися плетнями, дома, утопавшие в буйных садах. Симеиз был зеркалом Конунга. А сама она превратилась в виноградные лозы и зеленые прутья ежевики, которые льнули к заборам домов, уползая вверх по склону, к самому лесу.

Раньше она не бывала в Крыму, и первый его образ врезался в сердце так глубоко и сразу, что даже слезы навернулись на глаза. Вокруг было тихо, глухо звучали по каменистой тропинке только их собственные шаги, пахло разогретыми на солнце листьями, травами. А оттого что Конунг теперь уже безраздельно и безвозвратно принадлежал ей, она готова была разрыдаться от счастья.

Они шли по узеньким улицам, забираясь все выше и выше, а Инна не справлялась с горячим любопытством путешественника – ее подмывало заглянуть за каждую изгородь. Хотела почувствовать себя обитателем нового мира, который полюбила так сразу и без оглядки. Счастливая, она вдыхала ароматный горячий воздух.

Закрыв глаза и запрокинув голову к небу, Инна увидела четкий силуэт на фоне солнца – острые кошачьи уши и выгнутую спину. Гигантская серая кошка то ли затаилась перед прыжком, то ли прилегла отдохнуть на траве.

– Что это? – Инна открыла глаза. Солнце сияло так сильно, что смотреть на него было больно. Она опустила лицо.

– Гора Кошка, – не глядя, ответил Павел и показал рукой куда-то в сторону, – мы пришли.

Инна посмотрела на скромный дом в самом конце улицы. Он стоял поодаль от всех остальных и выглядел старше своих соседей.

– Да? – только сейчас, преодолев тысячи километров и поставив собственную жизнь и жизнь Павла с ног на уши, она вдруг заволновалась: – А мама дома?