Приманка - Тони Стронг

– В пятницу у меня лекция в середине дня, после нее можем сразу же ехать. – Он делает паузу. – Нет нужды говорить, что я не предлагаю спать там вместе. Это решать тебе.

– Спасибо.

Клэр хочется сказать ему другие слова, дать другие объяснения, но это не в характере ее персонажа, поэтому она молчит.

– Кристиан, я хочу кое-что объяснить.

– Я слушаю.

Они сидят в квартире, пьют вино. Из проигрывателя компакт-дисков звучит что-то средневековое.

– Я рассказывала тебе, что потеряла близкого человека.

– Да. Элиота. Сказала, что его звали Элиот.

– Но не сказала, как он умер.

– Я ждал, когда ты будешь готова рассказать мне об этом.

– Он был одним из моих преподавателей. – Клэр смотрит в бокал. – Когда все раскрылось, Элиота уволили, от него ушла жена, и надежды устроиться на другую работу не было. В конце концов он покончил с собой. Подразумевалось… подразумевалось, что и я сделаю то же самое. Тогда у меня не хватило мужества, и потом я так и не смогла обрести его.

Воглер кивает.

– С тех пор я словно бы стою на краю высокого трамплина: слишком испуганная, чтобы прыгать, очень нерешительная, чтобы вернуться.

– Мерзавец! – восклицает Кристиан.

Клэр испуганно поднимает голову. Она ни разу не слышала, чтобы он бранился. Воглер ударяет кулаком о кулак.

– Жалкий, трусливый, эгоистичный мерзавец! Соблазнить свою студентку – уже это гнусно. У меня кровь кипит при мысли о том, что он заставлял тебя делать. Но еще взваливать бремя своей вины на тебя просто омерзительно.

Клэр глядит на него в изумлении.

– Правда?

– Конечно. Кто может совершить такой поступок? Если бы он не был уже мертв, я сам был бы готов убить его.

Внизу перед монитором Конни вынимает из одного уха наушник и обращается к Фрэнку:

– Опять мы отходим от сценария.

Фрэнк пожимает плечами. В блокноте он машинально начертил причудливый трилистник из переплетающихся линий, бесконечно образующих петли. Доктор Лейхтман думает, что не следует ей говорить ему, что это означает.

Фрэнк смотрит на экран. Воглер и Клэр целуются.

– И сокращаем его, – бормочет Фрэнк.

Но парочка на экране, кажется, будет целоваться вечно.

Кристиан читает лекцию в Maison Franchise,[10]неподалеку от Конюшен Вашингтона. Клэр появляется в полдень и спрашивает у скучающего швейцара, как его найти.

– Двенадцатая аудитория. Наверх и направо. – Швейцар смотрит на часы. – Он должен вот-вот закончить.

Клэр находит аудиторию. Дверь приоткрыта, изнутри доносится голос. Она заглядывает туда. В небольшой высокой комнате с дюжиной рядов сидений Кристиан стоит на кафедре. Готовясь к поездке, он надел темную тенниску и брюки цвета хаки.

Клэр тихонько садится в последнем ряду. Несколько студентов с любопытством бросают на нее взгляды, потом снова переносят внимание на Кристиана. Голос у Воглера, как обычно, мягкий, но таящаяся в Клэр актриса замечает, что его отчетливо слышно в дальних углах аудитории.

– Мы не можем надеяться понять Бодлера, – говорит Кристиан, – не уяснив, что нельзя судить о его взглядах, особенно на женщин, по меркам нашего времени. «Moi, je dis: la volupte unique et supreme de l'amour git dans la certitude de faire le mal» – «Я утверждаю, что высшее наслаждение сексом заключено в возможности зла». Для Бодлера женщины не просто личности, а идеализированные представительницы противоположного пола, символы совершенства, ставшего плотью, и невозможности быть совершенству в этом растленном мире чем-то большим, чем мимолетная иллюзия.

Увидев Клэр, он кивает ей с едва заметной улыбкой и произносит:

– Вот что Бодлер говорит в семьдесят первом стихотворении о своей любовнице:

Мозг из моих костей сосала чаровница,

Как будто бы постель – уютная гробница;

И потянулся я к любимой, но со мной

Лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной.[11]

Несколько студентов с усмешкой переглядываются. Один восторженно бормочет: «Во дает».

– Этот конфликт ясно виден как в жизни Бодлера, так и в его творчестве, – продолжает Кристиан, явно не замечая, какую реакцию вызвала приведенная цитата. – Возможно, вы помните знаменитое письмо с объявлением разрыва, отправленное Venus Blanche, где говорится… – Кристиан впервые обращается к своим записям, надев очки и сняв их по завершении цитаты. – «Пойми, дорогая, несколько дней назад ты была богиней: столь благородной и неприкосновенной. А теперь ты просто-напросто женщина… я испытываю ужас перед страстью, так как прекрасно знаю ужасы, в которые она может заманить меня своим искушением».

Клэр внезапно осознает то, чего не замечала раньше: Кристиан необычайно обаятельный актер. Он легко владеет аудиторией.

– Для Бодлера секс – не физическое вожделение, а метафизическая жажда. Не какая-то бездумная аэробика, а связь, пусть и преходящая, с жуткими, мрачными тайнами вселенной. Разумеется, как и все мистики, он обречен на разочарование. Достижение – героизм – заключено в попытке.

Еще до того, когда Воглер закончил, поднимается рука. Девушка с красным портативным компьютером, сидящая в первом ряду, запальчиво спрашивает:

– Вы говорите, Бодлер рассматривает женщин как сексуальный объект. Введя в программу этого поэта, не способствуете ли вы оправданию его взглядов?

Кристиан начинает разбирать этот вопрос любезно, методично. Студенты, поняв, что это конец лекции, закрывают портативные компьютеры и тихо поднимаются с мест.

Клэр ждет, пока Кристиан беседует с девушкой. В конце концов студентка уходит успокоенная, и Кристиан направляется к Клэр.

– Пошли, – говорит он. – Сумку взяла?

– Она внизу.

– Тогда заберем ее по пути на автостоянку.

Он выглядит почти веселым от перспективы провести выходные за городом.

– Машина у тебя есть?

– Конечно.

Машина – довоенный «ситроен», огромный, норовистый памятник старины, противящийся лязгом шестерен тому, что его заставляют в пятницу ползти к югу по туннелю Линкольна. Проигрывателя компакт-дисков в нем нет, в радиоприемнике – электронные лампы. Клэр удивляется, что он принимает американские станции – современная музыка почему-то звучит допотопно, проходя через контуры, созданные для звучания песен Эдит Пиаф и ансамбля «Джаз».