Любовь.mp3 - Павел Парфин

— А… я… тож… уж… душ… — заметно спотыкаясь на каждом слоге, промямлил Эрос; он во все глаза смотрел на чудо: в суденышке, только что спущенном на огненную воду, внезапно возникли, заколыхались нежными флажками серо-сиреневые силуэты. С их стороны донеслось легкое, легче голубиного, воркование.

— А я тоже уже душа? — совершенно отчетливо повторил Эрос. — Душа диониса?

— О нет! — неожиданно рассмеялась Амелиска; неясно было, что ее так развеселило. Эрос безотчетно вгляделся в ее юное лицо, к изумлению своему обнаружил слезы на ее красивых зеленых очах. Девушка, совладав с собой, продолжала. — Ты — эгос, мгновенный гость. Случайный гость в аду…

«Эгос. Удивительно, как созвучно моему имени, — тут же подумалось Эросу; ему стало радостней, четче начал разбирать звуки, раздававшиеся вокруг. — Эрос-эгос — гость ада. Да я и в жизни ничем лучше не был. Я и там непрошеный гость…»

— …Вдобавок у тебя до сих пор живая бови, — вновь донесся до его слуха умиротворяющий голосок Амелиски. На какой-то миг этот голос пропал, как иногда пропадает, уплывает в никуда любимая радиоволна.

— Живая бови, — машинально повторил Эрос и глянул туда, куда указывал взор Амелиски. Глянул — и ужаснулся! Огненное зеркало Звена капля за каплей, капля за каплей пыталась разбить его кровь. Порывисто прижав руки к груди, юноша тотчас отнял их — руки были в крови. Господи, что это?! Кровь преследует его даже в аду! Неужели это и есть его, Эроса, наказание?!

Он бежал, не разбирая дороги, не боясь будущего, страшась лишь прошлого своего, по-прежнему слыша шелковый голос девушки из таинственного племени отроков; с ней вел спор упрямый его рассудок.

— Вы пытаетесь убедить меня, что те бестелесные тени — щукони, как вы называете их — на самом деле живые существа. Я не верю вам. Разве можно жить в невыносимом, истребляющем собой все живое огне?

— Разве можно всю жизнь прожить во грехе? Невыносимом, истребляющем тебя изнутри, подобно внутреннему огню? — отвечала Амелиска, добровольная узница ада; для нее юный человек был всего лишь эгосом — непрошеным гостем.

Изгиб за изгибом. Поворот за поворотом. Коридор за коридором… Эросу неведомо было, то ли он кружился на месте, то ли Юфилодор, этот не открытый людьми ад, заманивал его, уводил лабиринтами, чуть ли не партизанскими тропами в самое логово, в лапы-копыта сатаны, дьявола или еще фиг знает какого темного божества! Но плевать! Что-то подсказывало бегущему человеку, что на опасность нужно наплевать. Трижды наплевать на любую опасность! А еще — не забывать закрывать за собой двери. С силой, что есть мочи хлопнуть за собой дверью! Вот так!!.. И при этом не забыть вспомнить Бога.

О-о, сколько дверей тогда закрыл за собой Эрос! Когда бежал из ада, когда спасался от себя самого. Их было столько!.. В жизни ему никогда столько, наверное, не открыть. Ведь у каждого есть его и только его двери…

Когда Эрос закрыл за собой последнюю дверь, он наконец смог разомкнуть веки. И первое, что увидел, были красные от слез глаза Нонны Юрьевны.

— Эрос, миленький, помоги ему. Помоги выбраться! — невнятный голос ее дребезжал, как крышка на закипевшем чайнике.

— Ни-за-что-о!! — наверное, выпустив из себя весь воздух, точно колесо, налетевшее на громадный гвоздь, заорал Эрос. — Я туда ни за что не вернусь!

И в ту же секунду Эрос испытал адскую боль — Нонна Юрьевна бешеной кошкой вцепилась ему в горло. Разорвав в клочья остатки лукавого сна, а теперь будто пытаясь перехватить наманикюренными когтями его отчаянный крик. Реальность в глазах Эроса, едва возникнув, предательски расплылась, вновь возник огненный берег — почудившийся во сне берег ада. Эрос упрямо хрипел: «Ни-за-шо-о-охх!..» К счастью, пытка продолжалась недолго. Подскочив сзади, Палермо дернул за плечи Нонну Юрьевну, вовремя оторвал ее от наполовину задушенного приятеля. Мать Гапона не сопротивлялась. Взглянув на серый Эросов язык, на остекленевшие, казалось, уже неживые глаза, Нонна Юрьевна жалостливо заскулила, запричитала, потом, шумно взвыв, побрела прочь. Но, не сделав и трех шагов, потеряла равновесие или споткнулась — неловко упала на бок, поползла, продолжая слезливо скулить: «Кондратик, только не тебя! Господи, помоги ему выкарабкаться, я замолю все его грехи!» Люди, сами нетвердо стоявшие на ногах, с трудом управлявшие своей походкой, неохотно расступались. Всех мотало из стороны в сторону, как после капитальной пьянки, не было сил ни помочь кому-нибудь, ни утешить.

Палермо и Хром, похоже, быстрей других отошедшие от дьявольских грез, кинулись на помощь Нонне Юрьевне, подняли на ноги, заботливо поддерживая под руки, повели в сторону дивана… Внезапно женщина встрепенулась, нервно забилась в руках мальчишек, как птица в силке; наконец, избавившись от их опеки, бросилась к сыну. По-звериному рыкнула в его безжизненное лицо: «Кондрат, поднимайся! Не то я убью тебя! Вставай же, сынок!!»

— Нонна Юрьевна, прошу вас, сядьте, — Палермо беспомощным, умоляющим взглядом смотрел на убитую горем женщину. А Кондрат… Гапон и в самом деле походил на мертвеца: лицо потемнело, подобно намокшему сахару, заострилось, обрело чужие, пугающие черты… Ища поддержки, Палермо повернулся к Хрому — тот понимающе кивнул, заговорил нежно и одновременно настойчиво, будто обращался к собственной матери:

— И правда, Нонна Юрьевна, не упрямьтесь. Лягте на диван и успокойтесь. А мы сейчас быстро все сделаем. Кондрат нас послушает, вот увидите.

Первой послушалась Нонна Юрьевна — внезапно сдалась, обмякла, позволила довести себя до дивана. Будто это был не диван вовсе, а остров спасения… Вскоре она исчезла с него, но никто не обратил на это внимание. Многие до сих пор еще отходили, а ребята с плохо скрываемым страхом возились возле неподвижного тела Кондрата. Тот полулежал, полусидел, опершись спиной о стену, застыв в том же углу у окна, где вздумал сыграть в свою, Кондратову, рулетку.

Огонек подложила под одеревеневшую спину Гапона подушку, поднесла к носу нашатырный спирт. Абсолютно никакой реакции! В эту минуту Кондрат походил на восковую фигуру из одного доморощенного музея, недавно гастролировавшего в их городе.

Нежноликая, но недобрая на язык Заноза не видела смысла скрывать очевидное.

— Он мертв. Вы что, не видите? — совершенно спокойным голосом заключила она. За что тут же получила.

— Заткнись, ведьма! А то щас как впаяю! — грозно насупившись, сжав кулачки, Марго обратилась в разгневанную пантеру. Но Огонек отвлекла ее от боевых действий: рыженькая подружка, тихо всхлипывая, уткнулась зареванным лицом в грудь Кондрата. Метнув на нее сочувственный взгляд, Марго прошипела:

— Не реви, дура!

— Этого только не хватало! — вспыхнул Эрос — похоже, его первого достали бабские разборки. — Офигели, что ли, совсем?! Займитесь-ка делом. Огонек, найди Нонну Юрьевну, узнай, нужна ли ей помощь. Марго и… Заноза. Блин, никак не могу запомнить твой ник. Короче, девчонки, нужно проводить людей по домам, нечего здесь толпиться.