После пожара - Уилл Хилл

как звук чудовищной отрыжки прорезает двор и эхом прокатывается по пустыне. Отец Патрик чуть не теряет равновесие, а Хорайзен и все остальные оборачиваются в сторону источника шума.

Люк даже не пытается сделать вид, что это не он. Лыбится во весь рот, щеки раскраснелись, глаза счастливо горят. На миг повисает остолбенелая тишина, а потом вдруг Хорайзен разражается хохотом, его густой громкий смех заполняет все пространство двора, и устоять перед ним невозможно. К Хорайзену присоединяются остальные, а Люк так и сидит на своем месте, сияя от гордости. Братья и Сестры хлопают его по плечу, ерошат волосы, а малышня таращится на него распахнутыми глазами, полными восхищения.

– Пожалуй, барбекю с тебя на сегодня хватит, – с улыбкой на веснушчатом лице обращается к Люку отец Патрик. – Как думаешь, получится у меня сделать третий страйк без отвлекающих эффектов?

– Да без проблем, отче, – отвечает Люк, ухмыляясь еще шире.

– Вот спасибо, – кивает отец Патрик. – Ты очень любезен.

Смех наконец стихает, отец Патрик снова становится наизготовку. На этот раз никто не рыгает, не издает других посторонних звуков, и отец Патрик, сделав шаг вперед, бросает мяч в направлении Хорайзена, который вдруг действует так стремительно, что я не успеваю за ним уследить. Крак! Мяч отскакивает от биты, словно ракетный снаряд, и взмывает в безоблачную высь. Примерно дюжина младших Братьев и Сестер с восторженным визгом бросаются за ним, поднимая тучи пыли. Мяч падает на землю за сараями и катится к забору. Хорайзен еще какое-то время сохраняет позу и торжествующую ухмылку, после небрежно перебрасывает биту Беару, а мы аплодируем, радостно улюлюкаем и выкрикиваем его имя. Отец Патрик укоризненно качает головой, однако улыбка на его лице шире прежнего.

– Ну ты даешь, – говорит он. – А я уж испугался, что ты забор разнес.

Хорайзен улыбается.

– Господь благ, отче.

У сараев царит суматоха: дети находят мяч и принимаются за него бороться. Айе удается обхватить снаряд короткими пальцами; держа мяч высоко над головой, он улепетывает со всех ног, а десяток мелких, окутанных пылью фигурок несутся за ним. Айя мчится назад к площадке, хохоча как сумасшедший, затем со всей силы бросает мяч. Тот вроде бы долетает до асфальта, но мягко отскакивает и катится прямо под ноги Хорайзену. С глухим стуком врезается в его пятку, однако Хорайзен этого не замечает. Я поднимаю глаза и вижу, что он пристально смотрит на дорогу за главными воротами.

– Машина, – сообщает он.

Почти все, включая меня, вскакивают на ноги и обращают взгляды на юг. Название «главные ворота» звучит внушительно, но на самом деле это всего-навсего три доски, сколоченные в форме большой буквы Z, в обе стороны от которых тянется забор из кусков проволочной сетки, набитых на деревянные столбики. По идее, он должен служить преградой койотам и другой живности, но я так часто вижу зверюшек, шныряющих по Базе после наступления темноты, что мне совершенно ясно: со своей задачей забор справляется плоховато.

На грунтовой дороге за воротами, в облаках оседающей пыли стоит белый автомобиль. Как будто по чьему-то безмолвному приказу, мы все направляемся к нему, впереди – Хорайзен, Беар и отец Патрик. Ну то есть почти мы все.

Двигаясь в толпе, я оглядываюсь и вижу Джона Парсона и Эймоса Эндрюса – они стоят в сторонке, перед часовней, и тихо переговариваются между собой. Я вдруг безошибочно понимаю, что нарвусь на неприятности, если эти двое меня заметят, поэтому поспешно отворачиваюсь. Примерно через десяток шагов любопытство побеждает, и я еще раз оглядываюсь на часовню. Джон и Эймос исчезли, их нигде нет.

Я хмурюсь. Вообще-то меня не касается, чем заняты Джон и Эймос, однако мне непонятно, почему они не пошли вместе со всеми, а кроме того, что-то в выражении их лиц показалось мне странным. Я уже собираюсь привлечь внимание мамы, но в этот момент дверца белого автомобиля распахивается, и из него выходит мужчина.

Он с первого взгляда вызывает у меня неприязнь. Толстый, краснолицый, потный; нос, как у крысы, острый и подрагивающий. Незнакомец улыбается отцу Патрику и Центурионам, подошедшим к воротам.

– Вечер добрый, – говорит он. Порывшись в заднем кармане джинсов, извлекает на свет одну из брошюр, которые мы с Братьями и Сестрами каждое утро раздаем в Городе, ту, где на первой странице напечатано «А вы слыхали благую весть?». – Вот, прочел пару недель назад и с тех пор все думаю. Решил, надо бы поговорить с тем, кто это написал.

– Брошюру написал я, – говорит отец Патрик, – и я буду более чем счастлив обсудить с тобой ее содержание. Как тебя зовут, друг?

– Джейкоб Рейнольдс, – представляется мужчина. – Рад со всеми познакомиться.

После

Доктор Эрнандес откидывается на спинку стула.

– Прошу прощения, – говорит он. – Я не совсем понимаю.

– Я тоже, – прибавляет агент Карлайл.

– И что же вам непонятно? – интересуюсь я.

– Это действительно счастливое воспоминание? – спрашивает доктор. – Приезд Джейкоба Рейнольдса?

– Тот день был счастливым, – уточняю я. – После того как власть в Легионе перешла к отцу Джону, на все легла черная тень. Выходит, Четвертое июля – последний по-настоящему хороший день, который мне запомнился.

Мои собеседники переглядываются.

– Для меня все равно остались пробелы, – произносит агент Карлайл. – Картинка почему-то не складывается.

Я вдруг понимаю, в чем неувязка, и меня охватывает возбуждение: они же не знают всего!

– Назавтра после прибытия Джейкоба отец Джон сделал свой ход, – поясняю я.

– Ты имеешь в виду чистку? – спрашивает доктор Эрнандес.

Я киваю.

– Они знали Джейкоба раньше. Я имею в виду, отец Джон и Эймос. Не знаю когда и как, но они все спланировали заранее. Это был заговор. Тогда никто этого не понял, но теперь все очевидно.

– Джейкоба Рейнольдса приняли тепло? – задает вопрос агент Карлайл.

– Конечно, – подтверждаю я. – Отец Патрик был рад всем, кто к нам приходил.

– Что конкретно сделал отец Джон? – продолжает расспрашивать агент Карлайл. – На следующий день. Каким образом он захватил власть в Легионе?

– Все было не так драматично, как вы, наверное, воображаете, – отвечаю я. – Ни борьбы, ни стрельбы, ничего такого. Отец Джон поднялся на крыльцо часовни и объявил, что ночью, под покровом темноты, Господь явился ему с вестью.

– Рискну предположить, что для отца Патрика весть не сулила ничего хорошего, – высказывается агент Карлайл.

– Точно, – улыбаюсь я. – Господь открыл отцу Джону, что возглавить Легион должен именно он. Отец Джон при всех заявил, что отец Патрик – верный слуга Божий, добрый и кроткий человек, но добрые и кроткие не побеждают в войнах, особенно