1920 год. Советско-польская война - Юзеф Пилсудский

Прошу не судить слишком строго за своеобразный стиль заметок на полях документов, главное – они точно передают мои мысли, мысли польского Верховного главнокомандующего. Они появились у меня сразу же после первых боев 4 и 5 июля, но я еще сильнее утвердился в своем мнении, когда увидел всю бесплодность попыток изменить абсурдное стратегическое построение наших войск на Северном фронте. Уже после потери Вильно я пришел в своих раздумьях к твердой убежденности, что моментом смены командования на Северном фронте будет переход наших войск через Буг и Нарев. Я предполагал, что большая часть войск полесской группировки, практически не задействованная в боях при отступлении, сможет удержать Брест и его предместья и тем самым прикрыть с юга сосредоточение войск для нанесения мощного удара. Но необходимым условием этого сосредоточения было устранение такого сильного козыря противника, каким являлась конница Буденного. Пехоту неприятеля на нашем Южном фронте я не особенно принимал во внимание: после разгрома советской 12-й армии на Украине она не представляла собой опасности и была, по сути дела, придатком конной армии Буденного. Несколько новых дивизий, появившихся на этом фронте, хоть одна из них и носила гордое название «железной», быстро исчерпали все свое «железо» в боях с нашей 3-й армией генерала Рыдз-Смиглы и утратили энергию и всякую охоту к бою. Маховиком войны на юге была конница Буденного, и, я думаю, мне не было бы трудно после устранения или, по крайней мере, нейтрализации этой конницы перебросить достаточно крупные силы с юга и сосредоточить их где-нибудь между Ковелем и Брестом для перехода совместно с полесской группой в контрнаступление в северном направлении.

В своих расчетах я учитывал и моральное состояние армии. Если на севере наблюдалось прогрессирующее разложение морального духа, то на юге, наоборот, была заметна как бы консолидация и крепнущее чувство уверенности в скором преодолении кризиса. Растянутый Северный фронт отступал и разламывался часто из-за пустяковых причин, а войска во многих случаях отходили без боя и в беспорядке; на юге же армия демонстрировала постоянную готовность к маневру, просто рвалась в бой. А бои, даже и не приносящие победы, день за днем уменьшали и истощали главные силы противника – Буденного, силы, которые он мог пополнять с великим трудом. Без того большая и с каждым днем всевозрастающая разница в боевой мощи между нашим Северным и Южным фронтами наиболее отчетливо проявилась в размерах территории, отдаваемой противнику при отступлении. Действительно, если в качестве исходной даты принять 4 июля, когда начались бои на севере, а в качестве конечной – 20 июля, когда войска Северного фронта вышли примерно на рубеж Немана и Шары, то цифры подтверждают правильность моей мысли. Например, в 1-й армии 10-я дивизия отступила за это время на 395 километров, а 2-я дивизия легионеров 4-й армии – на 295 километров. Эти показатели для трех южных армий – 6, 2-й и 3-й – составляют соответственно 100, 80 и 130 километров. Эти цифры очень показательны и с каждым днем, с каждым километром становились еще более показательными. Добавлю, что формирование с нашей стороны достаточно многочисленного кавалерийского корпуса в Замостье хоть и медленно, но приближалось к концу. Я выезжал туда, чтобы ускорить организационную работу и успеть своевременно использовать эту кавалерию в боях. Я предполагал, что где-то в конце июля буду готов перейти к решающим операциям. На Буг и Нарев были высланы добровольческие батальоны и пополнение для отступающих частей 1-й и 4-й армий. Примерно 25 июля я приказал сосредоточить на юге силы для удара по коннице Буденного. Главный удар должна была нанести с севера, из района Берестечка, 2-я армия, усиленная только что сформированными кавалерийскими дивизиями. С запада ее должны были поддерживать части 6-й армии.

К сожалению, сосредоточение сил шло так медленно, а начало боя, завязавшегося в районе Берестечка, было таким неопределенным, что хоть конница Буденного и была вынуждена отступить под натиском двойной атаки, тем не менее сражение развивалось не так, чтобы можно было рассчитывать на его быстрый и решающий исход. Я не мог лично, как намеревался, прибыть в действующую армию. Мой автомобиль отказывался ехать по размякшим после дождей дорогам. И пока я, сидя в Хелме в штаб-квартире командующего фронтом генерала Рыдз-Смиглы, с нетерпением следил за ходом боев, на севере противник уже почти занял Ломжу и быстро приближался к Бугу и Бресту. Помню, 30 июля я приказал узнать у генерала Сикорского, обороняющего Брест, на какое время я могу рассчитывать, как долго он сможет удерживать Брест и его предместья? Это было для меня очень важно, потому что я намеренно оставил на Стоходе части 3-й армии для прикрытия с востока всего района Ковеля, где намеревался сосредоточить силы для контрнаступления, если удастся покончить с Буденным. Ответ был утешительным. Генерал Сикорский рассчитывал, что он сможет продержаться в Бресте до 10 дней, то есть, несмотря на довольно медленное развитие операции по уничтожению неприятельской конницы, мне удастся ее завершить. К сожалению, предположения генерала Сикорского оказались ошибочными. Брест пал на другой день, 1 августа. Брест пал, а вместе с ним и все мои расчеты и надежды. Если раньше я был очень иронично настроен в отношении тесного увязывания процесса управления войсками с географическими названиями, геометрическими фигурами и громкими словами из области стратегии и тактики, то теперь я старался быть критичным и в отношении себя самого, часто задумываясь, а не попал ли я в такую же западню в связи с Брестом. После падения этой так называемой крепости я целые сутки выжидал, не меняя приказов, хотя командующий 3-й армией генерал Зелинский находился в Ковеле, в районе предполагаемого сосредоточения, имея совершенно открытый северный фланг. Ко всему прочему, от занятого противником Бреста на Ковель вела мощеная дорога, в два раза более короткая и удобная, чем дорога из-под Бродов и Берестечка, где находились, связанные боем, мои силы, которые я мог использовать для проведения намеченного контрнаступления. Речь шла о том, чтобы снять прикрытие с востока, растянутое вдоль линии Стохода и верхнего течения Стира, и тем самым отказаться от давно спланированного удара на север вдоль восточного берега Буга, или же продолжать осуществление своего предыдущего замысла? Падение Бреста, на который я возлагал столько надежд, было для меня как гром среди ясного неба – настолько оно было неожиданным. Но после суток колебаний и размышлений я решил отказаться от своей идеи и отдал приказ об эвакуации Ковеля и об отводе армии прикрытия к Бугу.

Второго августа, вернувшись из Хелма в Варшаву, я нашел ее еще более тревожной, чем при отъезде. Действительно, последняя водная преграда, защищающая Варшаву с севера и востока – Нарев, была практически в руках противника. На следующий день пала Ломжа, и вся наша 1-я армия отступала к столице. На Буге войска нашей 4-й армии и полесской группы еще вели кровопролитные бои. Левый фланг этой армии был уже сильно загнут вдоль Буга на запад – его потеснили продвигающиеся вперед части советских 15-й и 3-й армий. Южнее по моему приказу отходили также к Бугу в направлении Хелм, Грубешов и Сокаль 3-я и часть 2-й армии. Бои с конницей Буденного затихали. Броды у Буденного мы отбили, и, несмотря на то, что в последней фазе боя наша кавалерия была слегка побита под Клекотовом, конная армия Буденного после этого боя уже не имела сил немедленно перейти к наступательным операциям. Таким образом, общая стратегическая обстановка практически не изменилась. Как и раньше, начиная с 4 июля, наш северный фланг был слабее, чем южный, и можно было предполагать, что как только п. Сергеев со своей 4-й армией одержит где-нибудь победу, сразу же начнут отступать 1-я, а за ней и 4-я армии. И тогда наш южный фланг, только что поделивший победу с Буденным, будет оставлен на произвол судьбы.