Кровавое Крещение "огнем и мечом" - Виктор Поротников

Подле Владимира оказались два неразлучных варяга Ульфир и Остен и еще киевлянин по имени Рагдай. Эта троица встала заслоном вокруг Владимира, защищая его от вражеских мечей и дротиков. Владимир, в душе недолюбливавший Ульфира и Остена, теперь совершенно позабыл о своей неприязни к ним, восхищенный их ловкостью и отвагой. Мечи двух этих варягов окрасились кровью убитых ими вятичей. Не отставал от варягов и Рагдай. Его щит разлетелся на куски от сильнейшего удара секирой. Взяв меч и в левую руку, Рагдай умело действовал двумя мечами сразу, разя вятичей направо и налево.

Увлеченный потоком бегущих киевлян, Владимир очутился возле речного брода. Оступившись, он свалился в густую зловонную болотную жижу. Мимо него бежали ратники с обезумевшими лицами, бросая стяги и щиты, спеша поскорее уйти за реку от безжалостных вятичей. Никто не помог Владимиру подняться на ноги, никто не протянул ему руку. Владимир сам с трудом выбрался из топкого места, но едва он ступил на твердую землю, как на него налетел бегущий со всех ног боярин Сфирн с бледным от страха лицом. Дородный боярин грубо отпихнул Владимира, двинув его локтем в грудь.

— Кого толкаешь, собака! — со злостью крикнул Владимир, распластавшись на земле. — Я — князь твой!

Но Сфирн не обратил на окрик Владимира никакого внимания. Не замедляя бега, он смешался с толпой бегущих воинов.

Облепленный черной жирной грязью с головы до ног, Владимир скатился по невысокому песчаному откосу в неглубокий речной перекат, с журчанием струившийся по плоским валунам и по твердому ложу из разноцветной гальки. Сильное течение реки подхватило Владимира, как щепку, и понесло его на глубину среди пенных бурунов. На нем не было шлема и кольчуги, плащ и пояс с мечом он бросил во время бегства. Отплевываясь и щуря глаза от водяных брызг, Владимир греб обеими руками, стараясь уплыть подальше от грозного шума битвы. Благодаря Добрыне Владимир еще в детстве выучился хорошо плавать, поэтому уверенно держался на воде.

Отыскав укромное место на противоположном берегу, густо заросшем ивняком, Владимир выбрался из реки, шатаясь от усталости и дрожа всем телом от охватившего его озноба. Владимира мутило от мутной речной воды, которой он наглотался, его руки тряслись от пережитого потрясения. Смерть смотрела ему в глаза, как и в битве с мазовшанами, но Владимиру опять удалось ускользнуть от нее!

Наткнувшись в гуще ивняка на сухой ствол древней упавшей ветлы, Владимир сел на него и вылил воду из сапог. Пребывая в тревоге и изнеможении, Владимир сидел, облокотясь на свои колени, вслушиваясь в смутный гул затихающей битвы. Одна и та же мысль терзала его: как могло случиться такое? Почему его сильное войско уподобилось стаду испуганных овец при столкновении с наряженными в шкуры вятичами?

Когда начало темнеть, Владимир услышал невдалеке топот копыт и знакомые голоса своих гридней, которые, двигаясь вдоль реки, искали его. Припадая на больную ногу, Владимир торопливо выбрался из ивовых зарослей, отозвавшись на громкий зов младших дружинников. Обрадованные гридни посадили Владимира на коня и поспешно доставили его к Добрыне, который не находил себе места от снедавшего его беспокойства за племянника.

— Завтра мы дадим новое сражение вятичам, племяш, — сказал Добрыня, выпустив Владимира из своих крепких объятий. — Князья вятичей горды своей сегодняшней победой над нами. Что ж, пусть радуются, покуда не наступил день грядущий. Завтра мы встретим вятичей не в лесу, а на луговине, тогда и расквитаемся с ними сполна за наше сегодняшнее поражение.

Дабы заручиться поддержкой богов в грядущей битве, Добрыня повелел жрецам принести в жертву двоих пленных вятичей, захваченных дружиной Стюрбьерна Старки.

Ночью у Владимира начался жар, его томили мрачные сновидения. Наутро Владимир был так слаб, что с трудом держался в седле. Добрыня запретил ему становиться в боевой строй.

Наблюдая за сражением со стороны, Владимир поначалу пребывал в готовности немедленно удариться в бегство, как только вятичи начнут одолевать киевскую рать. Однако страхи Владимира оказались напрасными, на этот раз вятичи были разбиты наголову. На равнине превосходство киевских полков над вятичами было подавляющим. Нестройные толпы вятичей не смогли прорвать железный строй киевских дружин. К тому же в отличие от киевлян и варягов вятичи не имели железных шлемов и панцирей, их доспехи были из кожи.

Из восьми вятических князей, выступивших против Владимира, трое обязались выплачивать дань Киеву. Разбитое воинство вятичей рассеялось по лесам.

Из-за болезни Владимира киевское войско повернуло к дому, так и не дойдя до Рязани и Мурома.

Вернувшись в Киев, Владимир узнал, что Алова родила сына. С того дня, как в киевский терем Владимира вступила немка Адель, Алова и ее мать жили в селе Дорогожичи в трех верстах от Киева. Владимир подарил Алове это село вместе с живущими здесь смердами.

Несмотря на недомогание, Владимир сел на коня и отправился в Дорогожичи, взяв с собой четверых гридней. Ему очень хотелось повидать Алову и ее первенца.

Село Дорогожичи лежало в живописной местности на берегу речки Сетомль среди холмов и дубрав; здесь пролегала дорога на Вышгород. Стоял сентябрь, поэтому листва дубов и кленов местами уже побурела и пожелтела. Единственная улица села была пустынна, почти все население деревни с раннего утра пребывало в поле, убирая налитую золотом пшеницу и усатый ячмень.

Владимир остановил коня перед частоколом, за которым возвышался двухъярусный терем из свежеоструганных сосновых бревен с четырехскатной тесовой крышей, с деревянной маковкой наверху. Покуда гридни стучали в ворота рукоятками плеток, торопя здешнюю челядь впустить князя на теремной двор, Владимир, задрав голову, любовался добротно и ладно выстроенным теремком с головами деревянных коней по углам шатрообразной кровли, со сверкающими на солнце небольшими слюдяными оконцами. Когда Тора и ее дочь перебрались из Киева в Дорогожичи, то поначалу им пришлось разместиться в старом тесном доме, где обреталась семья княжеского сборщика налогов. Сколько негодования и обиды было в глазах Торы, уезжавшей из Киева вместе с беременной дочерью неизвестно куда, сколько сердитых слов было брошено ею тогда в лицо Владимиру.

Владимир повелел своему огнищанину, чтобы тот как можно скорее выстроил добротный терем в Дорогожичах, благо лесов в округе хватает. Огнищанин и его работники потрудились на славу, едва сошел снег, как хоромы для Торы и ее дочери были готовы. Владимир, обремененный заботами и походом на вятичей, до сего дня видел этот новый терем только издали, проезжая мимо Дорогожичей в Вышгород и обратно в Киев. В гости к Алове Владимир наведаться не решался, зная, что его ожидает неласковый прием ее властной матери.

Ныне случай особый, Алова родила сына, поэтому Владимир обязан взглянуть на младенца, ведь он как-никак отец этого ребенка.

Войдя в терем через главный вход, Владимир по-хозяйски оглядывал сумрачные, довольно тесные помещения с низкими дверными проемами, с тяжелыми балками перекрытий, с широкими ступенями лестниц, ведущими в покои второго этажа. Оконные отверстия в нижних комнатах более напоминали длинные щели, которые на ночь обычно затыкали мхом или лоскутами из овечьих шкур. При виде князя служанки в длинных льняных платьях склонялись в низком поклоне, челядинцы расступались перед ним, кланяясь и снимая шапки.