Фокусник - Ася Алкимова

я никак не могла ожидать. Мне стало весело. Мне стало тепло, легко и радостно, и как будто бы совершенно спокойно.

– Ух вау, – прошептала я, – держа «Астру» в левой руке, и придерживая ее правой.

Ух вау, скакало в голове с каким-то непередаваемым восторгом, ух вау. Больше не было никаких мыслей. Неожиданно для самой себя я ощутила сладкое и смешливое биение власти в своей руке. Испуг сменился лихорадочной радостью. Пистолет больше не казался тяжелым, он будто бы специально был создан для того, чтобы именно я держала его в своей вспотевшей ладони.

– Уиии, – закричала я, нажимая на курок.

Загрохотало как будто бы даже громоподобнее и дольше, чем раньше. Так апплодисменты тоже слышатся гораздо громче, когда они предназначены именно тебе. «Астра» дернулась отдачей, но я удержала ее и расхохоталась в неимоверном удовольствии и восторге.

– Уиии, – повторила я, поворачиваясь к остальным, все еще держа пистолет в поднятой руке.

– Спокойно, спокойно, – со смехом закричал Макс, – Все свои.

– Я могу вас всех убить! – Воскликнула я с неожиданным злобным вдохновением, – Я могу вас всех убить, прямо сейчас!

Тепло разливалось по телу, как сироп, как первый глоток вина, отдавалось в кончиках пальцев. Я чувствовала почти сексуальное единение с этим страшным куском железа. Всесилие и наглый авторитет войны, и такая чуждая вещь, сросшаяся с моей рукой, как будто именно здесь было ее настоящее место, все это действовало как наркотик, как любовь, с экстатической мощью и страстью, опьяняюще, всепоглощающе, головокружительно. Ох, как же это было круто, как же это было без слов прекрасно, стоять посреди темнеющего леса, держа в руках горячую, и будто специально для этого родившуюся на свет «Астру», осознавая, что несмотря на всю беззаконность, всю глупость нашего с ней положения, мы с ней едины, и мы – самое страшное, что здесь есть, за мили и мили кругом. Держать ее в руке было так же естественно, как есть, спать, разговаривать, жить.

Когда Яна протянула руку, чтобы, согласно очереди, забрать у меня пистолет, мне показалось, что я не смогу разжать жаркие пальцы.

В следующую пятницу среди новичков на кухне появился неловкий растрепанный кореец. Я смутно помнила его по занятиям – кажется, он учился в одном колледже со мной. Он клялся, что нынешний президент Кореи – его дядя. Никто ему не верил.

– У тебя нет экстази? – неуклюже, но бойко обратился он к Вардану.

Вардан удостоил его взглядом.

– Двадцать.

– Дорого как-то?

Вардан дернул плечом и опустил глаза.

– Давай пятнадцать?

Вардан сидел, опустив голову и глядя на пол сквозь расставленные пальцы. Кореец подождал с полминуты. Вардан не шевелился. Видимо, парню надоело.

– Окей, двадцать.

Он сжал таблетки в кулаке, поблагодарил и вышел.

На следующее утро, как всегда, Макс сообщил мне последние новости.

– Джухо умер.

Я охнула и тут же почувствовала облегчение от того, что имя было мне незнакомо.

– Кто?

– Кореец у Вардана.

Я ощутила, как все на моем лице как будто опустилось, когда заинтересованное выражение сменилось испуганным.

– Что случилось?

– Аллергия на MDMA.

– И что теперь будет?

Из всех вертевшихся в голове вопросов я задала самый бессмысленный.

– А что, ничего. Репатриация тела.

– А с Варданом?

– А как теперь докажешь?

Вардан не выглядел ни испуганным, ни опечаленным. Выражение его лица было ближе всего к раздражению.

– Джухо умер, – сказала я с порога, как будто он мог об этом не знать.

– И что? – ответил он с вызовом.

– Жалко.

– Жалко, – согласился Вардан, – И тебя жалко, и меня жалко. Откуда ты знаешь, может, мы еще похуже умрем. Кто нас пожалеет?

– Кто-нибудь пожалеет.

– Замешать ему что-нибудь, чтобы он тоже сдох… наконец… – задумчиво произнес Вардан.

– Кому?

– Джонни.

Как и Макс, я не поняла, шутит ли он.

– Становиться убийцей ради такого выродка? Как-то это… жалко.

– Ты забываешь, я же уже убийца, как бы. Он меня доведет, честное слово. Уже довел.

– Отправь его куда-нибудь лечиться, – неожиданно предложила я.

– Так он же, сука, сбежит.

– Отправь туда, откуда не сбежит.

– Вот мне делать больше нечего. Умер бы он… Всем бы легче стало.

– А мне его жалко.

– А мне нет.

Он действительно не испытывал к Джонни никаких чувств, кроме глухого раздражения. А я не могла смотреть на отвратительного торчка без слез страха и тоски.

– Отправь его лечиться. Для тебя это даже не дорого.

– Да ты достала. Никому нет до него дела, вот и ты прекрати париться. Он не человек даже. Так, белковое тело, которое только и ждет, чтобы сдохнуть.

– Неправда.

– Правда, и ты это знаешь.

– Пожалуйста, – продолжала упрашивать я, – Я из-за него рехнусь.

– Зачем он вообще живет? Ты об этом думала? Убожество и страдание. Какой смысл ему в этом помогать?

Вардан снова отвернулся, увлекшись игрой в наперстки с самим собой. Таким образом он тренировал свою хвалёную престидижитацию. Я кричала на него так, что заложило уши. Вардан был непреклонен.

– Ты не задумывалась, о скольких, глядя на них со стороны, мы думаем: разве не легче им было бы умереть? Вот ты поразмысли. Люди живут, и их жизнь – это мучения. Непрекращающиеся, убийственные мучения. Неизбывные. Их жизнь – это пытка. И ты хочешь ее длить?

– У меня дедушка такой, – сказала я.

И добавила:

– И дядя.

И подумала:

– И я.

– Ну вот. Чем такой ход событий лучше, чем эвтаназия по психическим показаниям?

Я не знала, что возразить, и ухватилась за самый очевидный аргумент:

– В случае с неизлечимо больными ты знаешь наверняка, что у них не будет больше не одной счастливой секунды. Как ты можешь это гарантировать, например, Джонни?

– Могу. И тебе могу. Ты сама говоришь, что всегда несчастна.

– В целом – возможно. Но ты сознательно лишишь меня мелких радостей. Я не хочу умереть, когда пью утром кофе. Или когда ты меня трахаешь, – сказала я в отчаянной попытке увести разговор в более жизнерадостное русло.

– Я могу убить тебя, пока мы трахаемся, – меланхолично предложил Вардан,– И вообще: «мелкая радость»?!

Мы рассмеялись.

– Убивай. Потом сам будешь моим родителям объяснять ход своих мыслей.

– Мне как-то никогда не приходило в голову, что у тебя есть родители.

– Поверь мне, моим родителям никогда не приходило в голову, что у меня есть ты.

– А я есть? Ты уверена, что это не фокус?

– О, ты есть!

– Расскажи, – потребовал Вардан.

– Ты умный, злой, циничный, гордый, с непереносимым характером.

– Это все не то, я должен быть особенным.

– Все люди особенные.

– Может быть, но одни гораздо особеннее других. Не спорь, это глупо.

Ему