Пока бьётся сердце - Дженнифер Хартманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я разрушаю чары. Отворачиваюсь от нее, сцепив руки за головой, и пытаюсь разобраться во мраке и всей той мерзости, которая заполонила мое сознание. Когда я поворачиваюсь обратно, руки Коры уже скрещены на груди и защитные стены подняты. Ее взгляд устремлен на свежевыкрашенные ногти на ногах.
Я резко вдыхаю.
– Ты была беременна?
Кора закусывает нижнюю губу, почесывая запястье, и бросает на меня едва уловимый взгляд. Она выглядит взволнованной, когда отвечает:
– Да.
Я хрипло выдыхаю.
– Господи. Все нормально? – Пожатие плечами. Это все, чем она меня удостаивает.
– Кора…
– Уровень ХГЧ был достаточно высок, чтобы указать на наступление беременности. Но на УЗИ ничего не увидели, поэтому мне сказали, что это была либо биохимическая беременность, либо у меня случился выкидыш на ранних сроках – вероятно, когда Эрл пинал меня, пока не сломал шесть ребер, а затем сбросил с лестницы, словно мешок с мусором.
Она продолжает чесать запястье.
– Черт возьми, Корабелла… – Я провожу ладонью по лицу, потрясенный осознанием того, что три недели нашего ада породили жизнь – какой бы мимолетной она ни была. Меня пронзает мысль, и я добавляю: – Ты не знаешь, был ли он… моим?
Я смотрю на ее пылающие щеки, ее же внимание устремлено куда-то поверх моего плеча. Она нервно покачивает ногой.
– Нет. Нет никакого способа узнать, – говорит она, отказываясь смотреть мне в глаза. Отказываясь признать, что подразумевает этот вопрос. – Он был нежизнеспособен.
Я опускаю взгляд на кремовый ковер, замечая сливающийся с ним по цвету клок собачьей шерсти.
– Ты должна была сказать мне, когда узнала.
Я снова чувствую на себе ее взгляд, но не поднимаю глаз.
– Сказать тебе? Когда, Дин? – Ее голос напряженно-обвиняющий. – Когда ты от меня отгородился? Когда ты решил бросить меня после всего, через что мы прошли?
– Мне просто было нужно время, Кора.
– Сколько времени? Я заметила выражение твоего лица, когда ты увидел меня сегодня вечером на кухне. Ты выглядел так, словно увидел призрака, – разгоряченно говорит она, уже готовая сорваться. – Ты не хотел, чтобы я была здесь.
– Это неправда…
– Это правда! Ты бы, наверное, вечно меня избегал.
Я бросаю быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто не стоит за дверью, затем делаю шаг вперед и резко шепчу:
– Я тебя насиловал!
Кора поджимает губы, ее глаза затуманиваются.
– Ты делал то, что было нужно, чтобы вытащить нас оттуда. Я сама сказала тебе это сделать. Это не изнасилование.
– Ты этого не хотела. Это и есть изнасилование, – возражаю я.
Мы избегаем слона в комнате: того факта, что, возможно, в последний день нам обоим этого хотелось.
– Я хотела жить, – настаивает Кора тихим голосом и тоже шагает мне навстречу. – В тот момент я была готова практически на все, чтобы выжить.
– Все в порядке?
Мы резко оборачиваемся, одновременно отходя друг от друга. В дверной проем заглядывает Бриджит. Я сглатываю, склоняя голову.
Кора прокашливается.
– Мы просто наверстываем упущенное, мам. Извини, что я сбежала… Мы вернемся через минуту.
Я поднимаю глаза и вижу, как Бриджит одаривает нас натянутой улыбкой и обеспокоенным материнским взглядом, а затем оставляет нас вдвоем.
Наверстываем упущенное.
Как будто мы два старых друга, встретившихся выпить по коктейлю «Маргарита».
Не-а. Мы тут просто болтаем об изнасилованиях, жестоком обращении и выкидышах, пытаясь понять, как, черт возьми, все это пережить и снова стать самими собой.
Кора испускает долгий вздох, опускает руки и поднимает на меня взгляд.
– Мы должны вернуться к ужину. Уверена, что Вьюга уже гипнотизирует мой растерзанный мясной рулет.
Я хочу спросить ее: «Что теперь? В какую сторону нам двигаться? Когда мы сможем снова поговорить?»
Но она проносится мимо меня, обдавая ароматом нарциссов, маракуйи и еще много чего непонятного, и исчезает за дверью. Стиснув зубы, я смотрю ей вслед и ощущаю, как все тело накрывает безнадежностью.
Мы связаны, прикованы цепями к нашей травме и друг к другу. Мы вместе во всем этом.
И все же я еще никогда не чувствовал себя более одиноким.
Глава 14
Я отрешенно заглядываю в свой холодильник, изучая ассортимент свежих продуктов, которые только что привезла Мэнди. Я просил ее этого не делать, сказал, что более чем способен сам о себе позаботиться. Тем более что мне, черт побери, больше нечем заняться, так как я пока не вернулся к работе. Но она стоит на своем, а потому принесла под мышками два коричневых бумажных пакета, наполненных до краев.
Сейчас Мэнди вытирает мою столешницу и готовит мне сэндвич.
– Как ты себя чувствуешь? Как прошла встреча с доктором Драйденом?
Я тупо гляжу на желтую лампочку подсветки, не до конца осознав вопрос, хотя и услышал его. Я смотрю на кочан брокколи, совершенно уверенный, что могу различить смутные очертания Пэта Сейджака. Если совсем немного наклонить голову влево…
Интересно, он еще живой? «Колесо фортуны» все еще существует?
– Дин, ты меня слышишь?
Я поднимаю взгляд. Мэнди стоит передо мной, протягивая сэндвич на бумажной тарелке. Сильно накрашенные глаза щурятся, в них плещется беспокойство. Я закрываю холодильник и заставляю себя улыбнуться.
– Да, все прошло хорошо.
Она облегченно вздыхает и растягивает губы в лучезарной улыбке, обнажая зубы.
– Хорошо. Ты был с ним честен?
Честен? Ну, я не совсем лгал. Но определенно не раскрывал ему всей правды. Доктор Драйден знает, что я убил человека, но не знает, что в тот момент представлял себе лицо Коры, образы ее унижения. Именно это заставляло меня наносить кулаками жестокие, смертельные удары. Он знает, что меня заставляли смотреть, как Кору насилуют и издеваются над ней, но он не знает, что меня самого под дулом пистолета заставили встать между ее ног.
Доктор Драйден знает многое, но он не знает о настоящих призраках, которые преследуют меня и не дают мне спать по ночам.
Так что, полагаю, я не лгу. Скорее, не договариваю.
– Да, – отвечаю я, забирая тарелку из протянутых рук Мэнди. – Я был честен.
Теперь я лгу своей невесте.
Мэнди кивает, ее идеально уложенные волосы рассыпаются по кашемировому свитеру. Еще больше облегчения. Больше улыбок.
– Я горжусь тобой, Дин. Я знаю, это нелегко…
Я выплевываю кусок сэндвича, как только он касается моего языка, роняю тарелку и вытираю