Лавандовая комната - Нина Георге

Маленькая любовь. Большая любовь. В сущности, это же страшно – что есть разные «форматы» любви. Или нет?

Глядя на Иду, которая не жалела о своей прежней жизни – и при этом не кривила душой! – Эгаре опять засомневался.

– А… как он относился к вашей совместной жизни? – спросил он после некоторых колебаний.

– Ему этой маленькой любви через двадцать пять лет стало недостаточно. Он нашел себе большую любовь. Она на семнадцать лет моложе меня и очень гибкая: она может красить лаком ногти на ногах, держа кисточку зубами…

Коринна и Анке прыснули. Вслед за ними рассмеялась и Ида.

Потом они играли в карты. Около полуночи по радиоприемнику передавали джаз. Веселую «Бай мир бист ду шейн», мечтательную «Cape Cod», а потом еще и Армстронга – грустную «We Have All the Time in the World».

Макс Жордан танцевал с Идой. Во всяком случае, время от времени передвигал ноги на миллиметр. А Коринна танцевала с Анке. Жан держался за стул.

Все эти песни он слышал в последний раз, когда Манон еще была жива.

«Когда Манон еще была жива» – жуть!..

Ида, заметив, что Эгаре отчаянно старается сохранить самообладание, что-то прошептала Максу и мягко отстранила его.

– Ну, давай вставай! – сказала она Жану, протягивая ему руку.

Хорошо, что он был не один при встрече с этой музыкой, рождавшей столько воспоминаний.

Его все еще сводило с ума сознание того, что Манон давно не было в живых, а песни, книги, жизнь – все продолжало себе существовать как ни в чем не бывало.

Как это возможно?

Как возможно, чтобы все это… продолжалось?..

Как он все же боялся смерти! И жизни. Всех этих дней и ночей, которые ему еще предстояло прожить без Манон.

Слушая эти песни, он видел Манон: как она ходит, как читает, лежа на диване, танцует. Видел, как она спит, как она мечтает вслух, как по-детски ворует с его тарелки кусочек любимого сыра.

– И из-за этого ты хотел остаток жизни прожить без музыки? Жан!.. Ты же так любил музыку! Ты пел мне, когда мне было страшно засыпать и терять драгоценное время, которое я могла бы провести с тобой. Ты сам сочинял песни – про мои пальцы на руках и ногах и про мой нос. Ты сам – музыка, Жан, до мозга костей. Как же ты мог так безжалостно себя убить?

Да, как? Разумеется, в результате длительной тренировки.

Жан чувствовал ласковый ветер, слышал женский смех; он немного опьянел и исполнился чувства невыразимой благодарности за то, что Ида прикасается к нему.

Манон любила меня. И эти звезды там, наверху, видели нас вместе.

Ему снилось, что он не спит.

Он был в «книжном ковчеге», где почему-то все менялось на глазах: штурвал сломался, окна запотели, рули отказали. Воздух был таким плотным, как будто он шагал сквозь густое прозрачное желе. Эгаре заблудился в каком-то водном лабиринте. Судно угрожающе затрещало.

Манон была рядом.

– Но ты же умерла!.. – простонал он.

– Правда? Жаль, – ответила она.

Судно разломилось на две части, и Эгаре полетел за борт.

– Манон! – закричал он.

Она смотрела, как он барахтается, отчаянно пытаясь выбраться из воронки, которая образовалась в черной воде и неумолимо засасывала его вглубь. Она не протянула ему руку. Она просто смотрела, как он тонет.

Он погружался все глубже и глубже.

Но не просыпался.

Он покорно вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал…

Я могу дышать под водой!

Наконец он коснулся ногой дна.

И тут мсье Эгаре проснулся. Он лежал на боку. На бело-рыжей шерстке Линдгрен, лежавшей у него между ногами, плясал солнечный зайчик.

Кошка встала, потянулась и прошлась, мурлыкая, у самого лица Жана, пощекотав его своими усами.

«Ну, что я тебе говорила?» – выражал ее взгляд.

Ее нежное мурлыканье напоминало далекое урчание судового дизеля.

Эгаре вспомнил, что уже однажды просыпался с похожим чувством испуганного удивления. Еще мальчиком, когда в первый раз летал во сне. Расставив руки, он прыгнул с крыши, плавно пролетел по воздуху и приземлился во дворе какого-то замка. Тогда он понял: чтобы научиться летать, нужно прыгнуть.

Он поднялся на палубу. Над водой и над близлежащими лугами повис тонкий, как паутина, белый туман. Свет только-только забрезжил, предвозвещая нарождающийся новый день. Эгаре наслаждался сознанием того, как много неба он может видеть. И как много красок вокруг. Белый туман. Серые пятна. Нежно-розовый, молочно-оранжевый…

На судах, стоявших у причалов, царила глубокая тишина. На «Балу» тоже все было спокойно.

Эгаре тихонько посмотрел на Макса. Тот устроил себе ложе посреди книг, на одном из диванов для чтения в отделе, который Эгаре называл «Отделом очеловечивания». Там стояла и книга Софи Марселин, врача – специалиста по бракоразводным болезням, коллеги его постоянного пятничного клиента, терапевта Эрика Лансона. При любовных муках Софи рекомендует после каждого совместно прожитого года принимать как минимум один месяц печали. После каждого закончившегося романа – как минимум два месяца за каждый год романа. А на скорбь о тех, кто ушел навсегда, об усопших, «можно смело отводить всю оставшуюся жизнь. Потому что умерших, которых мы когда-то любили, мы не разлюбим никогда. Их отсутствие мы будем ощущать до последнего вздоха».

Рядом с Максом, который спал как ребенок, свернувшись калачиком и надув губы с выражением «А чего опять я? Чуть что, так сразу я!», лежали «Южные огни» Санари.

Эгаре взял узенький томик с собой наверх. Макс оставил в книге карандашные пометки: подчеркнутые отдельные предложения, вопросительные знаки на полях. Он читал книгу так, как ее и следует читать.

Чтение – путешествие без конца. Долгое – вечное – странствие, во время которого человек становится мягче, любвеобильней и человечней.

Макс начал это путешествие. С каждой книгой он будет все больше впитывать в себя от мира, от вещей и от людей.

Эгаре полистал книгу, пытаясь что-то отыскать. Да, вот это место ему особенно нравилось.

«Любовь – это квартира. В квартире все должно использоваться по назначению. Не следует ничего закрывать чехлами или „беречь“. Живет лишь тот, кто и в любви чувствует себя как дома и не боится войти в ту или иную комнату, открыть ту или иную дверь. Ссориться или ласкать друг друга, держаться друг за друга или, когда придет время, оттолкнуть друг друга – важно все. Это имеет экзистенциальное значение – чтобы использовалась каждая комната квартиры. Иначе в ней поселятся призраки и запахи. Запущенные помещения и дома чреваты опасностями и зловонием…»