Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Кроме того, Чао Цо, рекомендовал поселить вдоль ханьско-гуннской границы военных колонистов, которых римляне назвали бы «социями» или «федератами» (союзниками), польско-литовские монархи и русские цари – «козаками» («казаками»), австрийские императоры – «гренцерами» или «граничарами» – и тогда военное превосходство над варварами будет обеспечено…

Мудрый советник подчеркивал необходимость прекратить отряжать для несения пограничной службы осужденных преступников, купленных рабов и прочий сброд, как это вошло в обычай во времена династии Цинь (около 300 г. до Р.Х. – В.А.). По его убеждению, от этих ненадежных во всех отношениях людей можно было ожидать только мятежных настроений. Вместо деятельного участия в отражении вражеских нападений, они лишь увеличивали беспокойство на границе. Но и содержание периодически нуждающихся в смене и потому дорогостоящих военных гарнизонов тоже не представлялось ему приемлемым решением. Единственным правильным решением он считал поселение вдоль границы добровольцев, освобожденных, в обмен на несение пограничной службы, от податей и принудительных работ. Чао Цо утверждал: узнав о даровании им этих привилегий, к военным поселенцам будут присоединяться их друзья и сородичи. И постепенно сильные в обороне, воинственные, верные, надежные, преданные правительству крестьяне образуют целые кланы, способные и готовые оборонять, одновременно, со своими пашнями, границу «Поднебесной». Последствия принятия мер, рекомендованных «мешком знаний» (павшим, в конце концов, жертвой придворных интриг), имели всемирно-исторический характер. Началось все с того, что сформированные по совету Чао Цо кланы военных поселенцев, набранных, как было указано выше, из степных варваров, бежавших в «Поднебесную» от гуннов, получив от китайцев новое защитное и наступательное вооружение, решили «испытать их в деле». Отрабатывая свои «стипендии» (как называли оплату военных услуг своих варваров-«федератов» римляне), военные колонисты начали вторгаться в земли хунну. Пытаясь отнять у тех кое-что из своего добра, которое им пришлось бросить при своем поспешном бегстве от гуннов. В этом, с точки зрения поощрявшей их беспокоить хунну китайской стороны, была своя логика. Если бы военные колонисты оказались не способными предпринимать подобные попытки «вернуть свое» силой оружия, полученного от китайцев, стала бы очевидной их непригодность к выполнению предназначенной им «мешком знаний» роли. Но в результате участившихся пограничных стычек и набегов напряженность в ханьско-хуннских отношениях стала нарастать. Хунны возмущались и грозили ответными мерами. И тогда китайский император написал гуннскому царю очередное послание, являвшее собой еще один блестящий образец древней китайской дипломатической переписки – вежливой, лукавой и не просто умной, но прямо-таки мудрой и умиротворяющей – а как еще подобало опытному властителю писать к выскочке-новичку?

«Итак» – писал владыка всех «черноголовых» (древнее самоназвание китайцев – В.А.) – «мы оба устраняем повод для наших прежних трений. Я выдаю тебе бежавший от тебя и задержанный мною народ, ты же больше не упоминаешь о Цин-ни и его сообщниках (принятых китайцами, в качестве военных поселенцев-«федератов», степняках, мстивших гуннам, от которых им пришлось бежать за Великую стену, набегами на гуннское приграничье с ханьской территории – В.А.). Мне ведомо, что договоры императоров древних времен составлялись четко и ясно, и что они не проглатывали снова (т. е. не брали назад – В.А.) данное ими слово. Итак, раз гуннский государь волит, чтобы под небесами царил всеобщий мир, то, после установления между нами мирных отношений, ханьский император не станет первым нарушать его».

Гунны продолжали одерживать победы (хотя и на других фронтах), удовлетворяясь, в отношении Китая, получением от ханьцев, «из сочувствия» к холодному климату в стране «великого северного соседа» (вот вам еще один образчик языка китайской дипломатии!) «проса и белого риса, парчи, шелка, хлопчатки и разных других вещей» (Иакинф Бичурин). Заметим мимоходом, что эта завуалированная под «подарки», «доброхотные даяния», или, выражаясь современным языком, «гуманитарную помощь», дань китайцев хуннам (просо для каши, похлебки и изготовления хмельного пива – вместо гуннских кумыса, тарасуна, арьки и арзы; белый рис – вместо творога и сыра; парча – вместо шерсти; шелк – вместо кожи; хлопчатая ткань – вместо овчины и др.) содержала в себе «бомбу замедленного действия» (данное сравнение нисколько не является анахронизмом – порох в Китае был уже изобретен, им начиняли глиняные бомбы – В.А.). Ибо приучала гуннов к «разным вещам» китайского происхождения. От чего их и предостерегал евнух Юе (как видно, тщетно)…

В том, что хунну придавали большое значение выдаче им перебежчиков, читатель еще убедится, когда узнает о переписке Аттилы с Римом и Константинополем. В данном вопросе позиция гуннов за 500 лет ничуть не изменилась. Что, на наш взгляд, лишний раз подтверждает точку зрения сторонников версии о происхождении гуннов Аттилы от древних хунну или сюнну. Но даже если последние и не были пращурами гуннов, то, во всяком случае, они, похоже, были их учителями.

И, как в случае невыдачи или выдачи с большой задержкой гуннских перебежчиков римлянами, так и в случае вопроса выдачи перебежчиков хуннам китайцами, полной ясности по этому вопросу у нас нет. Нам неизвестно, были ли перебежчики, в конце концов, выданы, несмотря на предусматривавший это договор. И выдачу каких именно перебежчиков гуннам китайцами этот договор предусматривал. Во всяком случае, такой авторитет, как Гумилев пишет: «Согласно договору, старые перебежчики не возвращались, но новые переходы возбранялись (выделено нами – В.А.) под страхом смертной казни».

Ханьские императоры воспользовавшись спокойствием, воцарившимся, наконец, на караванных путях, ведших через бассейн Тарима, добились блестящего результата. Они первыми наладили международные сношения всемирного (по тогдашним понятиям) масштаба. Конечно, международные сношения существовали и ранее, но практически они поддерживались только по воде, по морям, и лишь теперь стали осуществляться и по суше. Верблюды, «корабли пустыни», без особого труда перевозили людей и товары на «дистанции огромного размера» – от сохранившейся доныне Заставы Нефритовых ворот Великой Китайской стены до Евфрата и до сирийских портов Средиземноморья (в первую очередь – Антиохии на Оронте). Китай узнал о Риме, Рим – о Китае. Ханьские императоры получили весьма обстоятельные и точные сведения о западных народах. Сирийские же и другие средиземноморские купцы столько узнали о «стране шелка» (Серике) и о путях, ведущих туда, в державу желтокожих «синов», что смогли сообщить одному из тогдашних географов – Марину Тирскому – множество любопытных подробностей и описаний караванных путей. И даже ученый греко-римлянин из Египта Клавдий Птолемей, знаменитый описатель «земного круга» и автор геоцентрической картины мироздания, счел их достойными включения в свою «Географию» – пожалуй, величайший (кроме, разве что «Географии» Страбона) труд по географии всех времен и народов.

Около 115 г. до Р.Х. ханьский «Сын Неба» У-ди – один из величайших императоров за всю историю Китая – послал на Запад высокообразованного «разведчика земли» по имени Чжан Цянь. Последний стал автором объемного (хотя и дошедшего до нас, к сожалению, лишь в виде цитат – правда, достаточно обширных), составленного на основании путевых заметок, описания западных стран. Приводимые Чжан Цянем (которому было также поручено приобрести в Даване жеребцов для разведения в Китае лошадей «небесной» породы, превосходящих хуннских лошадей по всем статьям) сведения касаются главным образом областей, прилегающих к Китаю и расположенных на территориях современных Афганистана и Ирана. Но он не обошел своим вниманием и степи между нынешним озером Балхаш, Аральским и Каспийским морем. Ханьский «земли разведчик» тщательно перечислял названия народностей, оценивал их численность, их способы ведения хозяйства и экономические возможности на уровне, вполне достойном уровня и кругозора современного экономиста. С богатым запасом ценнейшей для китайцев информации и с целым рядом заключенных с «западными варварами» выгодных торговых договоров возвратился, наконец, Чжан Цянь в Китай, к большому удовлетворению У-ди.