Принцесса с дурной репутацией - Надежда Первухина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поневоле начинаешь гордиться своей страной, — задумчиво протянула Оливия. — Если у нас столько врагов, значит, мы что-то значим в мировом раскладе сил? Слушай, давай в армию завербуемся! Маркитантками!
— Оливия, уймись уже. У тебя глаза блестят, словно ты в одиночку напилась бахрейнского портвейна.
— А откуда ты знаешь про портвейн?
— А то я не видела початую бутылку за твоим ночным горшком!
— Гнусная шпионка. Что тебе было нужно за моим ночным горшком?!
— Мне просто обидно, что ты вылакаешь все в одно рыло, а мне останется ненавистная трезвая действительность.
— А ты знаешь, что наше королевство вот уже четыреста лет ведет борьбу с пьянством и алкоголизмом?
— Понятно. И ты уже решила подготовиться во всеоружии к юбилейным торжествам…
— Не дрожи, Люция, жалкое существо. Бутылка все там же. И уровень портвейна в ней прежний. Я проверяла утром. Мы с тобой вечерком это дело провернем… Запасемся вареной репой. Репа и портвейн… Эх, жалко кетчупа нет!
— Кто здесь что-то говорит о портвейне?
Расшвыривая во все стороны тома из полного собрания сочинений затуманского философа Бертрама Вустера, взорам нашим предстал помятого вида мессер Себастьяно Монтанья.
— Ой, тысяча голых нимф! — простонал он, хватаясь за встрепанные кудри. — Я-то думал, тут разговаривают порядочные люди, а это вы, гарпии, драконши, гадюки…
— Сколько сложных слов сразу, — хмыкнула Оливия. — Люция, как ты думаешь, он их по бумажке выучил или на стенах комнаты написал?
— Просто у него похмелье, — у меня на это дело глаз-алмаз. — Вот и говорит незнамо что.
Себастьяно жалобно скривился:
— Здесь прозвучало божественное слово «портвейн»! А иначе я никогда бы не вылез из своей уютной норки…
— Ты посмотри, герцогиня, на это прыщавое рыло! Он, значит, опять лазил в винный погреб, накачался, как токарь пятого разряда, и дезертировал в библиотеку, в то время как весь остальной замок трудится до седьмого пота, готовясь к приезду Его Высокоблагочестия! Себастьяно!
— Чё?
— Ты ничтожество!
— Я в курсе. Мой папа говорит мне это двести четырнадцать раз в сутки. Еще новости будут? И все-таки как мы решим вопрос с портвейном? Настоящим дамам полагается быть милосердными к рыцарям, коих снедает тяжкое похмелье.
— Из тебя рыцарь, как из меня балерина королевского театра, — отрезала Оливия. — Но портвейн тебе будет.
— Оливия, ты владычица моего сердца, — криво становясь на одно колено, пропел Себастьяно. Не удержался, рухнул на стопку журналов «Что должна знать настоящая принцесса». — Ну-ка, неси стаканы на стол… Я готов даже на тебе жениться.
— Была нужда, — фыркнула Оливия. — Люци, сбегай-ка в мои покои. У меня появился план.
— И ради этого плана ты дашь вылакать настоящий бахрейнский портвейн этому недоделку?
— Беги давай, это приказ.
Я повиновалась. Бутылка и впрямь оказалась на месте. Хорошо хоть, служанки, что опорожняют местные ночные горшки, ее деликатно не заметили.
Когда я вернулась, Себастьяно и Оливия сидели там же.
— Третьей будешь? — аристократично спросила Оливия.
— Я нахожу этот вопрос неуместным, ваша светлость, — надменно сказала я, но тут же расхохоталась. — Я даже стаканы принесла.
Оливия, не чинясь, разлила портвейн по стаканам:
— За нас и за спецназ! — произнесла она тост, который очень любила, но сути его не понимала. Как и я, впрочем. Что это за таинственный «спецназ», мы не ведали.
Осушив стаканы, мы блаженно выдохнули, правда, Себастьяно, нарушив торжественность минуты, рыгнул. Что с него взять, недоделок — он и в Литании недоделок.
— Как хорошо-о-о-о! — томно простонал он и понюхал свою кружевную манжету. — А давайте по второй, не тормозя!
— Стоять! — голос герцогини Монтессори стал железным. Я убрала бутылку за спину. — Сперва дело делать будем. Себастьяно, от тебя требуется тупой физический труд и некоторая доля прыткости.
— Так я и говорю: по второй! И тогда все что угодно!
— Налей ему, Люци. На полпальца.
— Все герцогини такие жмотки, — проворчал Себастьяно, но выпил молниеносно.
— Я чувствую себя мифическим богом Кераклом и готов раскерачить все, что к полу не приколочено. Герцогиня, повелевайте.
Это он подольститься пытается. Бутылка-то еще наполовину полна.
— Мы с Люцией решили слегка приукрасить замок в связи с приездом Его Высокоблагочестия. Простенько, по-детски, но со вкусом. Цепи…
— Ух? — восхитился Себастьяно. — Наручники, плетки?! Может быть, даже страпоны? Шалунья!
— Заткнись и дослушай, урод. Страпоны ему. Вожжой тебя отхлестать, и то…
— Оливия, перестань так говорить, а то он стал какой-то красномордый…
— Извращенец.
— Да! — радостно выдохнул Себастьяно.
— Заткнись! Цепи будут из бумаги. Цветной. Мы навырезаем. Нужно будет их развесить на балках главного зала — ярко, празднично. Еще будут бумажные фонарики на ленточках. И вот еще у меня идея — из золотой фольги мы с Люцией вырежем звездочки, птичек, бабочек, в общем, всякую слащавую дрынотень, а ты будешь крепить их к стенам…
— Чем крепить?
— Язы… Клей дам, то есть не совсем клей. От кого-то из прежних герцогов Монтессори осталась масса клеящего крема для вставных челюстей, вот он и пригодится, — Оливия поняла, что воображение у похмельного Себастьяна богатое, и стала осторожнее в словах. — Люци, как ты думаешь, вырезанные из красного бархатного картона слова «Добро пожаловать!» украсят главный вход?
— По-моему, там лучше повесить орифламму с гербом рода Монтессори. А то прямо какой-то детский лагерь получается.
— Что ты знаешь о детских лагерях, — мечтательно протянул мессер Себастьяно. — Какие там вожатые… А песни у костра…
Пришлось еще раз выпить, чтобы мысли Себастьяно окончательно приняли деловое направление. Он клятвенно заверил нас, что выполнит все, что мы пожелаем, и даже наши гобелены вывесит в холле.
Мы дали ему немного подремать, пока сами разыскивали цветную бумагу, ленты, фольгу, клей и прочую мишуру. Настроение у нас было самое творческое. Правда, к нему примешивалось некое коварство.
А что из всего этого получилось, вы поймете дальше.
Трудолюбие и терпение — вот две главные добродетели, которые надо воспитать в человеке. Возможно, против его воли.
Ужин нам принесли в библиотеку. Мы настолько увлеклись вырезанием и склеиванием, что служанка посмотрела на нас с уважением. Даже на меня — впервые за все время пребывания в замке Монтессори.