Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников

ожидали возвращения соседей по палате, однако ни Боссель, ни Полковник так и не появились. Накануне и ужина не было. Всё время с вечера и до самого утра из коридоров доносились пьяные крики, азартные скандирования лозунгов, топот и шум, звон разбитой посуды. По всей видимости, случались и драки. Иногда раздавалось торжественное или развесёлое пение.

Свистунов лежал на неразобранной постели и задумчиво смотрел в потолок. Он слышал, как Тимофей Иванович ворочался, скрипел кроватью и шумно вздыхал. С возникновением приближающихся шагов в коридоре оба приятеля замирали. Так продолжалось всю ночь.

Серый рассвет лишь едва разбавил ночную мглу, и поэтому в палате сохранялся неуютный полумрак. Приятели включать свет не решались, чтобы не привлекать внимание больниционеров, которые продолжали праздновать торжество демократии.

Тимофей Иванович затеплил свечу, поставил её на пол и прикрыл табуретом, так чтобы свет был минимально виден со стороны дверей, но освещал прикроватную тумбочку.

Свистунов достал из тайника под кроватью самодельный кипятильник, устроенный из двух бритвенных лезвий, шести спичек и шнура, сунул его в заранее приготовленную литровую банку с водой. Тимофей Иванович так же достал из тумбочки небольшой газетный свёрток и поместил его рядом с банкой. Развернул газеты, взял несколько кусочков сахара, пару-тройку сухарей и переложил их на одеяло. Завтрак был готов.

Приятели грустно смотрели на едва мерцающее пламя свечи, прислушиваясь к не стихающему шуму за дверями палаты. Вода в банке забурлила, и Семён Семёнович выдернул вилку из розетки. Затем достал из кармана кисет, прихватил щепотку чая и бросил её в банку, подумал и добавил ещё одну.

Приятели ещё несколько минут молчали. Свистунов наклонился, обернул горячую банку полотенцем, взял её обеими ладонями, вылил часть содержимого в гранёный стакан и подал его Тимофею Ивановичу. Тот с благодарностью принял чай. В свою очередь старик кивнул головой, приглашая Семёна угоститься сахаром и сухарями. Свистунов взял один кусок, намереваясь опустить его в банку, но был остановлен приятелем. «Смотри как надо», – сказал Тимофей Иванович, потом чуть помакал краешек сахарного камешка в чай и отгрыз его. Затем то же проделал с сухарем и пояснил: «Так хоть сладость чувствуется, а то растворишь, и чаю сладости не придашь и сахар изведешь».

Семён усмехнулся, проделал то же и с удовлетворением хмыкнул. Из банки вместо чая почему-то пахло сухофруктами. Из-под плинтуса осторожно выглянул таракан Аркадий и жалобно посмотрел на Свистунова. Тимофей Иванович скрупулёзно собрал крошки со стола и высыпал на пол. Аркадий принялся их жадно поглощать.

– Вот первый пострадавший от больниционерской власти, – с горечью произнёс старик.

– Думаете всё так трагично? – мрачно спросил Свистунов и наклонился к Аркадию, но только для того, чтобы скрыть свою растерянность. Старик молчал, а Семён продолжил размышления: – Всё-таки бывший главный перебарщивал с дисциплиной. Лечение так себе было. Куроедовские охранники и санитары так и вообще наглецы. Теперь подемократичнее будет…

– Будет вам, – насмешливо остановил собеседника Тимофей Иванович, – сами-то верите в то, что говорите?

– По крайней мере, в руководстве теперь будут те, кто недавно терпел притеснения и обиды, – попытался защищаться Свистунов. Развивалась нешуточная дискуссия, такая, что собеседники забыли о сухарях и чае.

– И что? Полагаете, это гарантией справедливости? – скептически произнес Тимофей Иванович и сам же ответил на свой вопрос. – Ничего подобного! Я вам больше скажу: скоро начнётся полный беспредел, во всяком случае, в лечении.

– Почему? – спросил Семён Семёнович. Он уже и не пытался доказать свою правоту, а собеседник не спешил отвечать. Тимофей Иванович макнул сухарь в чай и принялся не спеша грызть. Свистунов последовал его примеру, терпеливо дожидаясь ответа.

– Как сказал Понтий Пилат: «Мойте руки перед бедой», а он знал, о чём говорил, – горько пошутил Тимофей Иванович и, тут же отбросив язвительный тон, спокойно продолжил: – Кто будет руководить? Этот самовлюблённый и тщеславный Бося? Причем, насколько тщеславный, настолько же и глупый. Или может пьяница Полковник? Или садист Крысолов. Как там его зовут?.. – вполголоса произнёс старик.

– Костя, – подсказал Свистунов. Тимофей Иванович вновь наклонился к таракану и подложил тому ещё крошек. Аркадий с благодарностью посмотрел на старика, ухватил несколько крошек и убежал под плинтус.

– Гляди-ка! – воскликнул Тимофей Иванович. – Запасы себе создаёт. Как вам это нравится? Н-да…чувствую нас ещё и голодные времена ожидают.

За окном вставало кровавое солнце. Над сизым покрывалом утреннего тумана возвышались куцые купола церкви, всё остальное – скверик с памятником, кусты сирени, сосновый бор – было скрыто от человеческих глаз густой пеленой. Впрочем, этот пейзаж оставался недоступен и взорам больных – закрашенные серой краской окна препятствовали этому.

Где-то там, вдали, на землю должен был упасть первый луч солнца, однако этого не случилось. Уже более суток этот оптимистичный предвестник нового дня блуждал по запылённым углам и сырым подвалам больничного корпуса, теряя надежду вновь обрести свободу.

Это маленькое происшествие осталось за пределами внимания всего сущего, и только обильно выпавшая роса оплакивала потерю первенца света.

Тимофей Иванович сидел, сгорбившись, и задумчиво смотрел в пол. Если бы не полумрак, можно было бы увидеть, что в глазах его стоят слёзы. Воспользовавшись тем, что Свистунов склонился над кружкой, старик рукавом казенного халата быстро вытер лицо и взял кусочек сахара.

Молчание прервал Семён Семёнович:

– Что, так теперь всегда так будет?

– Думаю, да, – шёпотом отозвался Тимофей Иванович.

Предмет вопроса, как и ответа не прозвучал вслух, но оба собеседника понимали, о чём идёт речь. Это чувство понимания сейчас ожило в каждом из них. Оно готово было вырваться наружу истерикой, неуправляемой паникой, но этого не случилось лишь только потому, что и тот, и другой обитатель палаты пока были в состоянии себя сдерживать.

Человеческая оболочка в любой момент грозилась лопнуть, а ледяная вспышка неудержимого ужаса, разрывая натянутую сеть нервов и разбрасывая замерзшие капли крови, могла вырваться наружу. Имя этой разрушительной силе – страх.

Заморозки жутких предчувствий постепенно разрастались и охватывали каждую клеточку мозга и всего тела. Наконец Свистунов не выдержал и тихо промолвил:

– Скорее бы всё устаканилось.

Ответом было гробовое молчание, и тогда взволнованный Семён Семёнович продолжил шёпотом:

– Ну, не может же так быть всегда. Когда-то должно войти в обычное русло?

Тимофей Иванович на этот раз ответил и тоже шёпотом:

– Всегда – нет. Обаче, от этого нам с вами легче не станет.

– Это что это за слово такое вы употребили? – удивился Свистунов.

– Это слово означает в переводе со старославянского языка – «впрочем».

– Понятно. А почему легче не станет? Ведь все- таки власть избрана. И нового начальника службы безопасности тоже выбрали. Демократия – таки власть народа, –