Не выходите замуж на спор - Александра Лисина

Потерять его, да еще по глупости, было просто невозможно. Потому что хоть и занудный, упрямый, правильный до тошноты, порой глуповатый и невинный, как дитя, но Мартин был нашим. Полноценным членом нашей маленькой, но очень дружной стаи, которая признала его за своего.

Наверное, вырвавшаяся на свободу Тьма оказалась для него слишком сильна, и Мартин просто не выдержал ее прикосновения. Возможно, он подошел чуть ближе, чем надо, услышав наши крики. То скверное облако, что не смогло причинить вреда нам, для безвинного полукровки оказалось смертельно опасным. И теперь он лежал у меня на руках, не шевелясь и даже не дыша. Холодный, помертвевший, неподвижный… а лицо такое безмятежное, что, казалось, ангел просто спит. Вот только веки совсем не трепетали, и даже слабого вздоха не слетало с его побледневших губ.

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я потрясла его, настойчиво позвала по имени. Торопливо коснулась губами холодного лба, ласково погладила спутавшиеся кудряшки, приложила ухо к груди и на бесконечно долгий миг замерла, не желая верить. После чего разочарованно отпустила его рубаху, с силой прижала к себе и, едва сдерживая слезы, прошептала:

– Марти… ох, Марти… ну как же мы тебя не уберегли?!

На Шмуля стало страшно смотреть. Поникший фей просто рухнул передо мной на колени, даже не думая сдерживать слезы.

– Прости меня, Хель! Я не хотел… я не знал…

Оборотень с оракулом схватились за головы, Улька всхлипнула, а я ничего не сказала – у меня не осталось слов. Хотелось только завыть в голос и выкрикнуть в лицо равнодушному Небу: за что? Почему он? И почему сейчас?

– Хель! Смотри, он светится! – вдруг воскликнула баньши, заставив меня встрепенуться. – У него волосы горят! И кожа!

Я ошеломленно опустила взгляд, но Мартина в этот момент и правда окутало слабое сияние. Всего, целиком, даже руки и лицо, хотя раньше больше чем на кудряшки его просто не хватало. И Свет его не покидал, как обычно случалось. Не гас, едва появившись, как задутая ветром свеча. Напротив, он расходился в стороны едва заметными, почти неопасными для темных волнами, обнимая меня, согревая, и словно о чем-то просил… а может, подсказывал?

– Отойдите! – сердито стерев с лица невесть откуда успевшие взяться мокрые дорожки, скомандовала я, а затем прижала источающего самую настоящую благодать ангела покрепче и прошептала: – Я попробую его вернуть, но это будет нелегко.

Друзья отпрянули к стене, когда меня окутало знакомое слепящее белое сияние. Отвернулись, закрыли глаза и постарались укрыться за широкой медвежьей спиной, где жестокий для темных Свет был для них неопасен. Застывшего в ступоре Шмуля мне пришлось буквально отшвыривать, потому что он напрочь перестал соображать. А затем усилием воли собирать струящийся с ладоней Свет и, скрипя зубами, перенаправлять туда, где в нем так нуждались.

Сколько я просидела, баюкая на руках купающегося в целительном Свете Марти, не знаю. Я потеряла счет времени и уже даже боль перестала чувствовать. Мне было все равно, что со мной будет. Я отчаянно хотела, чтобы наш маленький ангел жил. И пришла в себя лишь тогда, когда моя светлая частица окончательно иссякла, до конца отдав всю себя моему умирающему другу.

Когда я открыла глаза, он все так же недвижимо лежал у меня на руках. Но, к счастью, с его детского лица сошла мертвенная бледность. Он порозовел, снова начал дышать, а на его губах появилась слабая, какая-то всепрощающая улыбка.

– Пошли, – устало сказала я, поднимаясь на ноги и по-прежнему прижимая Марти к груди. – Сколько он будет спать, не знаю, но, надеюсь, моего Света хватит, чтобы он исцелился.

На протяжении всей следующей недели мы ходили пришибленные и потерянные, заставляя недоумевать преподавателей и пугаться учеников. Шмуль окончательно забросил учебу, сутками напролет сидя в их с ангелом комнате, Васька почти перестал перекидываться в человека, рыская по университетскому лесу в поисках редких травок. Улька стала вовсе похожа на привидение, потому что каждую свободную минутку посвящала готовке экспериментальных лечебных зелий. Мы с Зыряном не вылезали из библиотеки, искали для нее новые рецепты, а Мартин… Мартин по-прежнему спал, безмятежно положив руку под голову и тихонечко светясь благодатью.

За всю неделю он ни разу не проснулся, с каждым днем заставляя нас все больше мрачнеть и сбиваться с ног в поисках лекарства. Осторожные расспросы у преподавателей толку не дали, а рассказать всю правду мы не могли. И дело было не в том, что директриса бы разоралась – это ладно, мы бы пережили, даже если нас все-таки вышибли бы из универа. Но это не помогло бы вернуть Мартина, вот что главное. Зато препарировать его взялись бы с преогромным удовольствием – слишком уж необычным был пациент. А я не хотела, чтобы в нашего ангела тыкали неизвестными заклинаниями. Все, что ему сейчас требовалось, это чистый Свет, а его, как ни крути, могла дать только я.

В итоге я целыми ночами, упившись бессонника до потери соображения и отослав убитого во всех смыслах фея к Ульке, истощала свою светлую половину, отдавая ангелу столько благодати, сколько она могла произвести. Днем мы собирались на ежедневный мозговой штурм и пытались придумать что-то еще. Вечерами разбегались в попытке осуществить чью-нибудь задумку. Потом собирались снова, с надеждой посматривая на спящего Марти. Но время шло, эликсиры не срабатывали, идей становилось все меньше, а ангел как лежал в своей постели, укрытый до подбородка одеялом, так там и оставался, ничем не показывая, что наши усилия возымели какой-то эффект.

Единственным, кого мы рискнули посвятить в нашу проблему, и то далеко не сразу, был Йержик – действительно неплохой целитель, который уже доказал, что умеет хранить чужие тайны. Однако даже он, внимательно осмотрев сладко посапывающего Марти, озадаченно почесал в затылке.

– Все, что я знаю точно, это то, что Мартин не умирает, – изрек он после недолгого размышления. – Благодать есть, значит, все в порядке.

Я провела пятерней по спутанным волосам.

– Но благодать у него заемная – моя. А что будет, когда она закончится?

– Ты решила поделиться с ним? – проницательно взглянул на меня старшекурсник. – А сама-то как?

Я криво улыбнулась:

– Пока живая.

Йержик сочувственно покивал, а затем снова склонился над ангелом.

– Знаешь, – сказал он спустя некоторое время, – мне кажется, ты напрасно переживаешь. Да, дыхание очень редкое, пульс я почти не прощупываю, но постоянно вырабатывающаяся благодать – это признак достаточно активных процессов, которые с ним происходят.

– Для него это не опасно?

– Нет, – задумчиво обронил целитель, взяв ангела за руку. – Полагаю, он просто в стазисе… вернее, в его аналоге, который, вероятно, свойственен ангелам. Ты за ним ничего необычного в эти дни не заметила?

Я чуть не фыркнула.

– Он даже не пошевелился! Не ест, не пьет, почти не дышит. Разве что порозовел немного?