Черная корона - Галина Владимировна Романова

И, поразительное дело, ее великолепный и чрезвычайно уверенный в себе супруг вдруг неожиданно затих. Даже вобрал голову в плечи, или это ей только показалось с заплаканных глаз?

Они вошли в дом по раздельности. Сначала она, потом он. Пока Влада разувалась у порога, осторожно наклоняясь, голова все еще кружилась немного, Черешнев швырнул сумку с ее вещами под вешалку. Буркнул что-то нечленораздельное Татьяне и тут же пошел наверх.

Ужинали они в этот день врозь. Спали так же. Он в супружеской спальне. С Татьяной или без нее, Влада не знала и даже не пыталась узнать. Облюбовав одну из гостевых спален, она почти не выходила оттуда. Дважды ей звонила Анна Ивановна и ласковым голосом принималась уговаривать все бросить к чертовой матери и перебраться все же под ее крыло. Один раз из окна второго этажа Влада увидела Удальцова. Он прошелся вдоль их забора туда-обратно, а потом исчез.

Она, конечно же, могла его окликнуть и выйти переговорить, да и в гости к нему пойти, ей теперь вряд ли кто смог бы запретить, но…

Но после того, что ей сообщил Черешнев, встреча с Евгением казалась ей не очень своевременной. Она непременно станет задавать вопросы. Ответы ей могут не понравиться, учитывая ее состояние. Лучше все объяснения и встречи отодвинуть на потом. Когда-нибудь потом, в лучшей ее жизни, которую она все никак не может начать и прожить затем по-человечески.

Начало июня будто мстило холодному маю за его промозглый холод и накатило на город такой изнуряющей жарой, что не успевшие распрямиться от стылого дождя листья вновь съежились. Резво переодевшись из плащей и сапог в шорты и сандалии, народ поначалу ликовал, но уже через пару недель сдулся и все чаще стал поглядывать на девственно чистый небосклон, надеясь обнаружить там хоть какой-то намек на возможную непогоду. Непогоды не ожидалось, разводили руками синоптики, тут же находя этому десятки причин.

Калинкина, к примеру, мало волновало, что и куда вдруг подуло не так и почему отклонилось океаническое течение. Ему тупо хотелось летнего ливня. Что начинался с темноты на горизонте, потом накатывал порывами ветра, мутузящего весь городской мусор с пылью, а следом уже крупными дождевыми каплями. Да с громом и молнией, чтобы от раскатов присесть захотелось и форточку захлопнуть. А потом еще бы хотелось выбежать на балкон, подставить голову под ливень и радоваться совершенно по-детски долгожданной прохладе.

В деревне под водосточной трубой у матери всегда стояла кадка. Сколько себя помнил Калинкин, столько помнил эту кадку. Мать набирала оттуда воды и вопреки предостережениям экологов поливала цветы, мыла этой водой волосы. И все посмеивалась его тревогам.

— Какая же с неба грязь, сынок? О чем ты? — улыбалась она, расчесывая густые, без намеков на седину волосы старомодным гребнем. — Грязь-то она под ногами да у некоторых в сердце и в душе. А с неба… Там ведь только божья благодать…

Благодати было не дождаться. Суховей злобно гулял по городу, ковыряясь в мусорных кучах и покрывая трещинами высохшую до порохового цвета землю. Дачники стенали и охали, сокрушаясь по поводу загубленного будущего урожая. На некоторые участки перестали подавать воду из-за того, что водоемы сильно обмелели.

— А я туда и не пойду больше, — верещала на весь двор тетя Шура Бабкина. — Вскопаю потом под зиму, и дело с концом. Мне вон внучка говорит, что теперь все на рынке купить можно, чего туда ездить. Прокатаю больше. А я к ней прислушиваюсь. Она же у меня умница…

Калинкин, не выдержав, ушел с балкона в жаркое нутро пропаренной за день двухкомнатной «хрущобы» на пятом этаже. Только вознамерился поужинать. Приготовил себе окрошки, сварил молодой картошки, заправив ее сметаной. Долго корячился, вытаскивая на балкон табуретки. Одна должна была служить столом, вторая стулом. Только присел, и на тебе! И тут ему покоя не дают хвалебные оды в адрес Александры Степановны!

Ох уж эта Сашенька! Ох и заноза! И не просто заноза, а гвоздь в одном месте. Лист банный, репей огородный. Ну как прицепится, как пристанет, хоть и впрямь увольняйся.

И ведь что обидно было, занозой ее считал только он один. Начальство было ею довольно. С работой порученной справлялась даже без посторонней помощи, хотя коллеги Дмитрия были готовы подставлять ей свои руки-плечи без остановки. А Илюха Халев, кажется, вовсе с катушек спрыгнул, начал ежедневно таскать ей в кабинет букетики.

Александра смущалась, краснела и лепетала что-то своим пухлым алым ртом. Что-то такое, от чего физиономия у Халева делалась глупой-преглупой, а руки принимались подрагивать, как у алкоголика.

Неужели Илюха влюбился в эту малявку, а? Неужели попался на крючок ее хитроумным выпадам?

— Илья, ты не поможешь мне разобраться с одним вопросом?..

— Халев Илья, я очень тебя прошу, забеги завтра вот по этому адресу, третий день не могу застать своего свидетеля дома!..

— Илюша, посмотри, пожалуйста, вот этот протокол, все я правильно сделала? Может, переписать нужно?..

И Илюха, как дурачок, разбирался, забегал, переписывал, а теперь вот еще и букетики принялся таскать. Сегодня утром к букетику присовокупил еще и шоколадку.

Александра отнекивалась с красным лицом, отодвигала от себя, а потом взяла и разделила ее на квадратики, не обделив даже Калинкина. Кажется, это Илюху немного задело. Он послонялся без дела по кабинету, что-то намекал ей о новой премьере. Александра подачи не приняла, уткнувшись носом в пухлую папку с каким-то «глухарем», которую ей начальство подогнало для стажировки. И Халеву пришлось убраться несолоно хлебавши. Остальные ребята тоже рассредоточились по городу, всяк по своим делам. А Калинкин вот не мог удрать, как бы ему ни хотелось. Ему вот пришлось остаться с ней с глазу на глаз в кабинете. Не из великого на то желания, боже упаси! По причине того, что накопилось много бумажной работы, которую требовалось сдавать уже в понедельник.

Приходилось сидеть и корпеть. И Александра сидела, тихонько нашептывая что-то у него за спиной и с шелестом переворачивая страницы.

Так получилось, что чая они захотели одновременно. Встали со своих мест, словно по команде, и маршевым шагом двинулись в угол к чайнику. Поняв, что она хочет того же, что и он, Калинкин из упрямства и вредности решил не уступать ей места. Ею, по-видимому, двигали те же причины, и за заварник они ухватились вместе и потянули всяк на себя.

— Отдай! — глянула она на него практически с ненавистью.

— С какой это стати? — Калинкин вцепился в заварочный чайник мертвой хваткой. — Уважение к старшим иметь надо, Александра Степановна! К старшим по возрасту и по званию!

— А вам уважение к женщинам надо иметь, Дмитрий Иванович! — выпалила она с чувством, совершенно с непотребной эротичностью шевеля при этом полными губами. — Отдайте!

— Нет.

— И я не отдам!

Они простояли минуты три точно, и Калинкин не выдержал: