Оборотни в эполетах. Тысяча лет Российской коррупции - Александр Бушков

Нет сомнений, что и при «временных» продолжались какие-то грязные финансовые махинации – иначе в обстановке всеобщего хаоса и полной неразберихи просто не бывает. Но информации об этом практически нет – некому было хотя бы фиксировать денежные злоупотребления, не говоря уж о следствии. Хотя что-то крутили, безусловно.

Потом, как в известном анекдоте о немцах, партизанах и леснике, пришли большевики и разогнали весь этот бардак к чертовой матери. Но это уже другая история…

Прежде чем перейти к подробному и обстоятельному рассказу о русской полиции, поговорим немного о преступлениях – очень уж интересные факты поднакопились за время писания книги, грех не включить…

Самое, пожалуй, экстравагантное преступление в России в XIX веке (точнее, попытка такового) случилось перед самым Рождеством Христовым 1844 года в стольном граде Петербурге. Мало того, не где-нибудь, а в Зимнем дворце, когда там пребывал государь император с семейством.

Ночь. В своей спальне (между прочим, расположенной по соседству с опочивальней императрицы) мирно спала Карпова, состоявшая в свите государыни и носившая не столь уж низкое женское придворное звание «камер-юнгфера». Внезапно в спальне объявился субъект с ножом, разбудил спящую и потребовал денег. Карпова оказалась особой решительной даже спросонья: она уболтала незваного гостя, сказала, что деньги у нее лежат в соседней комнате, сейчас она принесет – а субъект пусть подождет ее здесь, чтобы не производить ночью во дворце излишнего шума. Тот согласился. Выйдя из спальни, Карпова проворно заперла ее на ключ, торчавший в замке снаружи, и бросилась искать дежурных лакеев. Когда таковые сбежались, обнаружили лишь выломанную дверь и пустую спальню.

Однако Карпова оказалась не только решительной, но и сообразительной. Она тут же заявила, что опознала по голосу одного из дворцовых лакеев, которого хорошо знала. Означенного тут же повязали. Допрашивали его гофмаршал граф Шувалов и сам император. Охламон сначала запирался, но потом все же сознался, скорее всего, не выдержав знаменитого взгляда императора, порой леденившего холодом, – многие современники о нем упоминают. Он клялся и божился, что убивать женщину не собирался, а нож прихватил исключительно, чтобы попугать. Мотивы? Типично русские: этот тип, служивший во дворце лет пять, был горьким пьяницей. На сей раз он не только пропил все, что мог, но и заложил за три рубля свои парадные штаны с галунами. Буквально на днях должны были состояться дворцовые торжества по случаю Рождества, на которых лакей обязан был присутствовать «при полном параде» – но выкупить «спецодежду» не мог, не осталось ни копейки. Вот и пошел на дело…

Незадачливого грабителя отдали под военный суд. Тот присудил прогнать его сквозь строй, через 2 тысячи человек, а потом сдать в арестантские роты (тогдашние штрафбаты).

Думаю, многие читатели не то что забыли, а попросту и не знают, что означало «прогнать сквозь строй». Довольно жуткое наказание, знаете ли. Приговоренного раздевали до пояса и привязывали за руки к ружью с примкнутым штыком. Двое солдат, взявшись за приклад, вели его через двойную шеренгу служивых, где каждый был со шпицрутеном – длинным и не таким уж тонким прутом. Каковым и стегал по спине. Били на совесть – тот, кто «смазал» или ударил недостаточно сильно, сам попадал на место приговоренного. Примкнутый штык служил для того, чтобы наказуемый не рвался вперед в надежде уйти от очередного удара. Иногда, когда спина приговоренного превращалась… ну, вы представляете, экзекуцию прекращали, чтобы малость подлечить, а потом отвесить оставшееся число ударов. Две тысячи шпицрутенов – гарантированная смертная казнь. Хорошо еще, император, когда ему принесли приговор на утверждение, шпицрутены вычеркнул вовсе, оставив только арестантские роты, – Николай, по многочисленным отзывам современников, был начисто лишен злобности и мстительности. Суров был – это да.

Об этой истории рассказывает в своих «Записках» уже упоминавшийся на страницах этой книги барон Модест Корф – а «Записки» давно уже считаются ценным историческим источником.

Не знаю в точности, как обстояло в Зимнем дворце со внешними караулами, но внутри явно не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего профессиональную охрану. Корф об этом ничего не пишет, но и после этого трагикомического инцидента наверняка не было принято никаких мер безопасности. Времена стояли весьма патриархальные: о террористах и слыхом не слыхивали до 70-х годов XIX века. Николай I всю жизнь прогуливался в окрестностях дворца в одиночестве, в том числе и темной порой. А выезжая куда-нибудь, в крайнем случае брал с собой кого-нибудь из флигель-адъютантов, но гораздо чаще ездил на легком экипаже в одиночку, лишь с кучером (и, кстати, за все время его царствования на него не было ни одного покушения, даже попытки).

Конечно, можно и этот случай списать на извечное русское разгильдяйство. Хотя правильнее будет говорить о нравах эпохи. В конце концов, многие, думаю, еще помнят случившийся несколько лет назад казус: некий совершенно левый субъект проник не просто в один из британских королевских дворцов – в спальню Ее Величества, тоже посреди ночи. Ничего общего с попыткой теракта – незваный гость, выяснилось, заявился к королеве на огонек, чтобы просто «поговорить за жизнь». Ну, королева с истинно британской невозмутимостью с ним малость за жизнь поговорила, как ни в чем не бывало, а потом ворвалась охрана. Уж если такое возможно в Англии, где служба безопасности королевы состоит из кучи профессионалов… А будь это террорист с пушкой в кармане или хотя бы ножом?

Вернемся к российским уголовничкам второй половины XIX века. Многие виды преступлений брали начало в гораздо более ранних временах. Например, подделка денег. Я уже упоминал печально знаменитое село Гуслицы, где фальшивые ассигнации шлепал каждый второй, не считая каждого первого, тянулось это долгими годами, так что сложились «рабочие династии». Однако тем же самым часто баловали не деревенские мужички, а вполне себе респектабельные господа с положением. А поскольку, кроме ассигнаций, появились и всевозможные ценные бумаги, легко догадаться, что стали подделывать и их. В конце 60-х годов позапрошлого столетия, когда взяли одну такую компанию, без всякого шума конкурировавшую с государством в выпуске билетов внутреннего выигрышного займа, среди них оказался самый настоящий профессор – да и остальные тоже были не дворниками и не извозчиками…

Много шума наделало в свое время знаменитое «харьковское дело». Там изготовляли поддельные ценные бумаги, так называемые серии государственного казначейства. Причем, в отличие от «гуслицких бумажек», порой выполненных достаточно грубо, харьковчане гнали столь качественный «фальшак», что у следствия даже возникло подозрение: кто-то из «мастеров» хорошо знаком с работой Экспедиции заготовления печатных бумаг.

Там тоже не было ни единого «простолюдина»: среди арестованных обнаружилось несколько местных помещиков, и не бедных – этаких провинциальных аристократов, сразу два уездных предводителя дворянства, отставной гусарский полковник и тому подобная «чистая публика». История эта как две капли воды напоминает крутой триллер: многие из привлеченных по делу обладали хорошими связями в столицах (столицами до революции официально числились и Петербург, и Москва), двое подозреваемых, не взятые вовремя под стражу, погибли при загадочных обстоятельствах, а те, кто уже сидел, стали дружно менять показания и отказываться от сделанных признаний. В результате под суд пошли лишь двое, о которых прекрасно известно, что они в шайке были на вторых ролях. Потом, правда, расследование возобновили, выяснилось, что двое севших за хорошие деньги согласились взять всю вину на себя – но и тогда на скамью подсудимых сели далеко не все, кого туда усадить следовало…