Орден Сталина - Алла Белолипецкая

В дубовом шкафу Колиной бабушки стояли не просто книги, и даже не просто букинистические раритеты (они у Коли тоже имелись, но стояли в обычном шкафу, не запертом). За хранение же этаких книжиц еще века три назад можно было взойти на костер. Во-первых, здесь находились гримуары – руководства по применению черной магии: «Ключи Соломона», «Истинный гримуар», «Красный дракон» и множество других – менее знаменитых – пособий. Во-вторых, на полках запертого шкафчика располагались издания хоть и менее вредоносные, но тоже весьма необычные. Почетное место среди них занимал трехтомный трактат «Об оккультной философии», написанный в XVI веке знаменитым немецким астрологом и магом Агриппой Неттесгеймским – который был прототипом доктора Фауста. Рядышком стояли работы фламандского ученого Иоганна Вира «Псевдомонархия демонов» и «Об обманах демонов». А прямо в центре шкафа (нос взломщика находился с ними одном уровне) помещены были натурфилософские сочинения врача и эзотерика Теофраста Бомбаста фон Гогенхайма, более известного под именем Парацельс: «Книга о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах», «Архидокса», «Великая Астрономия», «Азот, или О древесине и нити жизни». Коле чудилось, что сочинения Парацельса подпрыгивают за дубовыми дверцами всякий раз, когда очередная отмычка выскальзывает из замочной скважины.

Поглощенный возней с замком, взломщик не заметил Колиного появления в дверях комнаты. Не узрел он и того, как резная шкатулка, стоявшая на шкафу прямо против его головы, стала вдруг без посторонней помощи поворачиваться, ложась на переднюю торцевую стенку, а затем бесшумно открылась.

Трудно сказать, была ли эта шкатулка той самой, что свалилась когда-то с небес на юного тибетского правителя Ньянцэна, но первоначальным Колиным намерением было уронить ее на голову взломщику, это точно. Однако ларчик был тяжелый, с острыми углами, с выпирающими ребристыми элементами декора. Ньянцэну-то он, может, никакого вреда и не причинил, а вот незадачливому квартирному вору запросто мог проломить череп. И Коля решил свой план изменить.

В тибетской шкатулке давно уже не хранились буддистские свитки (если они вообще когда-нибудь там были). Зато, сложенные туда Колиной бабушкой, внутри резного ящичка находились полотняные мешочки с травами и порошками из них. Один такой мешочек – довольно объемистый, напоминающий кисет для табака, – волшебным образом выполз наружу, перевернулся и – прямо в лицо домушнику высыпалась добрая пригоршня желтоватого, похожего на цветочную пыльцу вещества.

Взломщик выронил отмычки, зажмурился и принялся трясти головой, словно собака, только что вылезшая из воды. Но продолжалось это недолго. Коля не успел еще сосчитать до трех, как мужчина с пыльцой на лице стал одновременно приседать и наклоняться – словно прячась за бруствером окопа, а потом, не издав ни звука, повалился на бок и замер неподвижно.

К сожалению, со шкатулкой при этом случилась незадача. Двигая ее на расстоянии, Коля не смог оценить, насколько близко от края шкафа она оказалась. Так что упал не только мешочек: сама шкатулка утратила равновесие и рухнула на пол. Потайное ее отделение при этом открылось, и из него выпала фотография Анны Мельниковой, склеенная из обрывков.

Николай вбежал в комнату и первым долгом подобрал карточку, ругая себя, что не догадался спрятать ее понадежнее. Однако теперь сокрушаться было поздно, да и потом – не мог взломщик эту фотографию увидеть, конечно же, не мог, поскольку свалился в бесчувствии одновременно с тем, как снимок выскользнул на пол.

Успокоив себя этой мыслью, Коля склонился над незваным гостем. Порошок сработал как надо: взломщик спал непробудным сном, дыхание его было ровным, пульс – насыщенным. Николай знал, что сон этот продлится никак не менее часа, и стал осторожно собирать с пола остатки порошка, стряхивая их обратно в мешочек.

Закончив с этим, он поднял с полу Аннину фотографию и около минуты глядел на неё. Но оставлять ее на виду было нельзя, так что Коля вытащил из ящика письменного стола бабушкин фотографический альбом и вложил снимок между его страницами. «Потом найду место понадежнее», – решил Николай.

В том месте, где альбом раскрылся, была вклеена вырезка из петербуржской газеты за 15 мая 1911 года: заметка, где рассказывалось о гибели летчика Смита, разбившегося накануне. Здесь же имелась фотография, на которой запечатлели свидетелей происшествия – и Веронику Александровну среди них. Юноша мельком глянул на изображение бабушки и не придал никакого значения тому, что на том же снимке находился мужчина, лицо которого вышло смазанным, словно он резко дернул головой в момент, когда его снимали.

Квартирный вор очнулся в позиции довольно постыдной: обмотанный веревкой, он сидел, привязанный к стулу, а сам стул брючным ремнем взломщика был пристегнут к батарее под окном. Возле окна стоял высокий черноволосый юноша, взиравший на визитера ехидно и с нескрываемым интересом. На подоконнике же сидел, вылизывая лапу и бросая гневные взгляды на своего недруга, вызволенный из заточения белый котяра.

В руке ехидный юнец сжимал служебное удостоверение визитера, а на подоконнике – чуть ли под лапами у кота – лежал перечень книг, написанный от руки на бланке такой организации, которая букинистической деятельностью вовсе не занимается.

Связанный субъект порадовался лишь двум вещам. Во-первых, тому, что не он сам набросал этот список на бланке ГУГБ НКВД, а его грозный начальник, который и поручил ему посетить квартиру молодого человека по имени Николай Скрябин. А, во-вторых – отсутствию своего табельного оружия, ибо оно тоже оказалось бы сейчас у долговязого мальчишки. Надевать в такую жару пиджак, чтобы спрятать под ним наплечную кобуру, взломщик не счел нужным.

– Ну, пришли в себя, гражданин капитан госбезопасности? – обратился к нему Коля.

Как раз в то время – минута в минуту – когда Скрябин бельевой веревкой привязывал к стулу одурманенного визитера, на своей даче в Кунцеве пробудился от сна товарищ Сталин. По своему обыкновению, он улегся спать на рассвете, но на сей раз не поздний ужин с членами Политбюро и не бессонница были тому причиной. Ночью Хозяин принимал у себя посетителя, и вопросы, которые он с ним обсуждал, носили характер столь неприятный, что Иосиф Виссарионович, едва раскрыв глаза, испытал прилив раздражения.

Ночным его собеседником был Генрих Григорьевич Ягода, и – да: он действительно отправил накануне Хозяину ту докладную записку, которой не видел отец Николая Скрябина. Составлением этой записки, от первой до последней ее строки, занимался Григорий Ильич Семенов.

И вот теперь товарищ Сталин, поднявшись со своего диванчика, где ему стелили постель, и выйдя на дачную веранду со стаканом нарзана в руке, тасовал и раскладывал по местам чудовищные факты, изложенные поначалу на бумаге, а затем не просто подтвержденные: принявшие в устном изложении гораздо худший, небывалый вид.

Ягода известил Вождя в своем письме, что ни о каком несчастном случае с «Горьким» речи быть не может. И что место имел самый натуральный, продуманный, организованный и злодейский заговор. Целью же своей он имел подорвать доверие к… Тут нарком (точнее говоря, Григорий Ильич Семенов) употребил словцо, которое Колин отец не счел возможным сообщить сыну, сказал просто: подорвать доверие к некому важному проекту.