Висельник и Колесница - Константин Жемер

- Мы от гроссмейстера. Везём послание генералу! – крикнул Толстой.

Часовой вскинул руки ладонями вверх. Затем пальцами начертил в воздухе круг, а внутри его – ущербный крест, в форме буквы «Т».

Максим оглянулся на спутника – Толстой зло пялился на серого. Он совершенно упустил из виду, что в обиходе Ордена могут использоваться знаки, отличные от того, который выдал доверчивый Франсуа Белье.

Лицо серого расплылось в блаженной улыбке. К оружию метнулись одновременно, но Американец успел раньше.

Пуля, выпущенная почитай что в упор, разворотила часовому полголовы. Сила выстрела откинула тело, а пистолет, уже вынутый из-под плаща, крутясь, пролетел по дуге и стукнул в колено лошадь Толстого. Животное взвилось на дыбы, и это спасло графу жизнь, потому что из кустов ударили выстрелы: часовой оказался не один. Крепко ударившись спиной о землю, Фёдор едва успел откатиться в сторону, когда сверху рухнул бьющийся в агонии конь. Пули прошили ему навылет шею.

Крыжановский зря времени не терял. Выпалив по кустам с двух рук, он соскочил на землю и бросился врукопашную.

Противников оказалось двое: выстрелы им нисколько не повредили. При приближении полковника оба бросили перезаряжать ружья, выхватили шпаги и стали в позицию. Максим, зевнув, пружинисто пошёл вперёд. Сабля, «неумело» зажатая в кулаке, болталась где-то на уровне колен.

Люди Ордена атаковали одновременно. Гвардеец подался в сторону и парировал так, что отбитая шпага одного врага пропорола плечо другому. Тот выругался по-польски.

Улыбка Максима приобрела жёсткость. Он несколько кривил душой, утверждая, что не может связать на языке предков и двух слов:

- Suko jedna![88]

Опешив, поляки на долю секунды утратили бдительность, за что тут же поплатились жизнью: сапфировый глаз грифона на рукояти дамасского клинка сверкнул два раза – неотразимо и смертоносно.

Вся схватка, доказавшая, что бранные слова весьма полезны на поле брани, продлилась едва ли больше времени, чем понадобилось для чистки сабли от крови. Удовлетворившись достигнутым, Максим собрал ружья врагов и пробрался к примеченной ранее большой поленнице, каковая обеспечивала вполне надёжную защиту от свинца.

Тем временем Толстой, прячась за лошадиным трупом, обозревал дом. Находящиеся там не могли не слышать выстрелов. Значит, вскоре, проявят интерес.

На тёмном фасаде проступил дверной проём – видимо, внутри убрали с лампы колпак или дрова в очаге вспыхнули особенно ярко. Лишь только мелькнула тень – нет, меньше чем тень, фантом – граф выстрелил. В ответ донёсся отчаянный всхлип и звук падения. Тотчас погас свет, и началась пальба. Свинцовые градины засвистели вокруг и стали толкаться в конскую тушу.

«Как же их много! – удивился Толстой – Однако не верится, что все до одного столь бездарно разрядили ружья. Наверняка парочка стрелков поджидает простака». Он снял плащ, надел на хлыст и поднял вверх. Уловка не подействовала, поскольку либо враги попались опытные, либо граф ошибался.

Ждать разъяснений не пришлось: в отдалении фыркнул один из тех коней, что привели с собой компаньоны, а смолокурня немедленно озарилась вспышками выстрелов. Несчастное животное жалобно заржало, умирая. Спокойно пожав плечами – «хочешь жить – умей вовремя убраться» – граф покинул открытое место. Наступившая тьма заботливо укрыла его полой плаща.

Появился он подле поленницы совершенно неожиданно для Максима. Тот даже вскинул ружьё.

- Потише, потише! Или ты решил разом кончить нашу дуэль? Так надо было ещё в Тарутино! – скороговоркой произнёс Американец, устраиваясь рядом. – Как думаешь, сколько их засело в доме?

- Человек пятнадцать или двадцать… Судя по числу выстрелов.

- Многовато, но плевать! Я ведь упоминал о том, что снедаем желанием пострелять! К тому же господа, засевшие в доме, мешают осуществлению и иных помыслов, а именно – поесть и выспаться. Да и вообще – лошади частью убиты, а частью разбежались. Как прикажешь добираться домой?

Максим промолчал. Он давно понял, что редкая из речей графа требует от собеседника ответа: Фёдор любит говорить для себя.

Толстой взял увесистое полено и с силой метнул в стену.

- Эй, друзья мои, немедленно отвечайте – за что так ненавидите лошадей? Уверяю вас, лошадь – доброе и полезное животное!

Дом хранил молчание, но, по-видимому, руководствуясь иным, нежели Крыжановский, резоном.

- Эх, подсветить бы чем, а ещё лучше – выкурить, – мечтательно продолжил Толстой. – Тогда бы я их – как стаю уток…

- Мы на смолокурне. Неужели тут не сыщется, чем выкуривать? – подсказал Максим, который некоторое время назад учуял слабый скипидарный запах.

- Ты прав, светлая головушка, а я, видимо, уснул умом, ежели простых вещей не разумею, – Толстой хлопнул себя по лбу и попытался приподняться над поленницей.

Громыхнуло, и пуля расколола бревно рядом.

- Вперёд ходу нет, только назад, – заметил граф, выдёргивая длинную острую щепку, пронзившую плечо. – Так давай же порыщем в округе!

Оказавшись под защитой деревьев, для чего пришлось отмерять изрядную дистанцию на брюхе, они принялись выискивать источник скипидарного запаха. Темнота надёжно укрывала от взора стрелков, но за эту услугу требовала обильную мзду в виде шишек и синяков. Ни Максим, ни Фёдор не думали скупиться. Более того, всякий раз, напоровшись на пень или сучок, они ещё добавляли от щедрот своих толику отборных заковыристых ругательств.

Наконец наткнулись на полуразвалившуюся сараюшку, где в беспорядке содержались многие бочки, бочонки, бутыли и бутылки. Когда откупоренные пробки стали выпускать наружу один чарующий аромат за другим – спирта, дёгтя, смолы и уже знакомый – скипидарный, компаньоны возликовали.

Переливая жидкости и обмакивая в них тряпьё, найденное тут же, Американец радовался как ребёнок – пританцовывал, блестел глазами и во множестве сыпал острыми словесами. Смысл риторики сводился к одному: «Ордену придётся держать ответ за сожженную Москву».

Однако Максим не позволил таланту развернуться во всю ширь. Сославшись на то обстоятельство, что война – это именно его ремесло, полковник настоял на простом и неинтересном плане. Графу предлагалось учинить фейерверк у той стены, что выходила к поленнице, тем самым приковав к себе внимание неприятеля. В это время Максим, подобравшись с противоположной стороны, забросит в окна огненные бутылки. А далее последует «утиная охота».

Чёрный абрис смолокурни хранил настороженное молчание, когда из-за поленницы вылетел и разбился о стену объёмистый стеклянный сосуд. Следом полетел ком полыхающего тряпья. Огненная вспышка озарила дом и окружающую его поляну.

- Эй, там! Не найдётся ли у вас молока только что отелившейся коровы? Говорят, верное средство при пожаре! – заорал во всю глотку Американец. – А камень яхонт? Что, тоже нету? Ну, тогда ничего не попишешь, пожалуйте наружу…