Синдром выгорания любви - Людмила Феррис

— Я уже не в том возрасте, чтобы в сказки о привидениях верить.

— Здесь, другое, Егор Петрович. Щукина утверждала, что это она Гулько убила.

— Она убила Гулько? У нее с головой все в порядке?

— В том-то и дело, поэтому он и приходил к ней. Наверное, такие видения возможны. Если ты убиваешь человека, он может к тебе потом приходить, имеет право.

— Но за убийство Гулько отсидела его жена, которая в убийстве созналась, показала окровавленный нож, который лежал рядом с трупом! Ни про какую парикмахершу Щукину упоминания в деле нет.

— Буду искать Клару Гулько.

— Свяжись с Алексеем Суриным, я тебя уже просил. Кстати, про контакты Щукиной и Котенковой тоже никакой информации нет, никакой связи между ними. Прасковья Петровна поступила в дом престарелых по заявлению сына, который живет в Америке и у него нет возможности ухаживать здесь за матерью. Все документы в соцзащите оформлены в соответствии с законом.

— Понятно.

— А что же ты про Фонд не спрашиваешь?

— Спрашиваю, Егор Петрович: как там поживает фонд «Старость в радость»?

— Фонд поживает хорошо. Возглавляет его жучок один, Геннадий Иванович Крючков, судимый за мошенничество.

— Ого, а про этот фонд в интернате все время вспоминают!

— Понятно, что вспоминают, Крючкову, как Бендеру, известны многие способы отъема денег, в данном случае — у пенсионеров. Фонд будут проверять в ближайшее время знающие люди. И на сладкое тебе: результаты экспертизы готовы — в доме престарелых был совершен поджог. Банальный поджог — обгоревшая канистра с бензином валялась недалеко. А что это с нашим корректором Метелей случилось?

Заурский, в своем стиле, резко поменял тему разговора и застал Юльку врасплох.

— Не могу сказать, не моя это тайна.

— Тайна — это когда она работе не мешает, а если мешает работе — значит, никаких тайн. Надя сама не своя, у нее все из рук валится, запарывает мне тексты во втором номере подряд, хорошо, хоть Мила Сергеевна на страже.

— Она вам потом расскажет, я не могу, это личное.

— С ума я с вами сойду!

Из кабинета главреда ни ему, ни Юле Сорневой не было видно, чем занимается корректор Надя Метеля, потерявшая недавно так глупо все денежные накопления. Надя наконец решилась на звонок, который так долго откладывала. На том конце телефона ответили сразу, и она зачастила:

— Здравствуйте, это я, Надя Метеля. Я деньги должна принести, но так получилось, что у меня денег сейчас нет. Но это временно.

— Ты мне позвонила, чтобы рассказать о своих проблемах? — недовольно сказал женский голос.

— Нет, просто я в это время всегда деньги отдаю.

— Ты уже задержала выплату на неделю.

— У меня проблемы с карточкой, она заблокирована.

— От меня что ты хочешь? Деньги неси!

— Вот я и звоню, чтобы попросить отсрочку дней на пять.

— Послушай, у меня не богадельня. Два дня, не больше, — и телефон отключился.

Значит, у нее только два дня, целых два дня. Зарплата будет через неделю. Может, зря она отказалась от помощи Сорневой, когда та предложила одолжить ей денег? А может, она не зря выслала Виктору деньги? И не мошенник он вовсе, а человек, попавший в беду, человек, который заставил ее поверить, что любовь есть и она, простой корректор Надя Метеля, тоже может быть любимой. Это сладкое слово «жена» до сих пор звучит в ее душе дивной музыкой, и она будет ждать от него вестей столько, сколько потребуется. Только вот откуда ей взять деньги через два дня? Задача была нерешаемой.

Наши дни

Никита Щукин вошел в ее кабинет почти через полчаса после телефонного разговора. Она уже отчаялась, сердце сильно билось, и мысли словно бежали по кругу, и вновь и вновь она переживала горькое чувство, что ее предали, бросили, и не могла от этого избавиться. Ну где же он, наконец? Что он хочет от нее? Она поправила прическу, прикоснулась розовой помадой к губам, вот так лучше. А то вдруг он не узнает ее?

— Здравствуйте, Антонина Михайловна! — Он улыбался и шепотом добавил: — Привет, Котенок.

— Здравствуй, Никита, рада тебя видеть. Кофе, чай?

— А давай кофе! Нанесу тебе материальный урон, выпью пять чашек. И сахара побольше!

Антонина мимолетно отметила, что мужчина позаграничному ухожен — мужской маникюр, стильная рубашка синего цвета, обувь из натуральной кожи и легкий, дорогой запах парфюма. Никита выглядел каким-то особенным, далеким, что ли, но таким родным. Она понимала, что все эти годы очень хотела его забыть, и убеждала себя, что женщины всегда склонны додумывать и придумывать всякие истории, накручивать себя, а потом страдать.

— Ну, кофе ты меня не разоришь. Рассказывай, чего явился не запылился? И вообще, как живешь?

— Нормально живу, не жалуюсь. Так сложилось, что была возможность уехать в Америку, сначала в командировку, а потом на работу пригласили.

— И как там, в капиталистической Америке? Не тянет назад, на родину?

Он засмеялся.

— У меня уже там родина, там семья, жена.

— Тоже американка?

— И да и нет, у нее родители давно эмигрировали из России. Пришлось жениться, должен ведь я как-то получить американское гражданство. Вариантов было много, просто женитьба — самый простой и самый быстрый.

— Ты всегда умел производить впечатление на девушек.

— Не скажи, Котенок, здесь надо было сильно расстараться. Русские парни считаются в Америке очень умными, но конкурировать с «Панамерами» и «Ренджиками»» сложно. У одного моего американского знакомого вообще частный самолет. Куда там русским ребятам с леденцами да в шоколадные ряды?!

— Но у тебя ведь все получилось?

— Получилось, Котенок, получилось. Только вот в России я душой отдыхаю, нет постоянного напряжения, можно любоваться на ясное солнышко и бескрайние просторы.

— Ага, а солнце в Америке светит по-другому! Или светит и не греет? — ей хотелось, чтобы он все-таки сказал, что дома лучше и что он скучал если не без нее, то хотя бы по Родине.

— Котенок, не цепляйся к словам. Я правда здесь отдыхаю от постоянных разговоров о работе, американцы говорят о работе постоянно, везде и всюду. Я могу тут позволить себе маленькие слабости, которые американские стоматологи относят к смертным грехам, например, выпить чай с сантиметровым слоем сахара на дне чашки. Я могу тут постоянно не улыбаться «американской улыбкой», и если у меня плохое настроение, свирепо поглядывать на окружающих.

— То есть ты сегодня меня объешь еще и на сахар, — засмеялась она, и ей стало легко. Как же она без него скучала! — Я думаю, что мама твоя довольна. Она так мечтала о том, чтобы ты отсюда уехал, и с удовольствием переехала меня своим трамваем, так как я была для тебя неподходящей партией.