Синдром выгорания любви - Людмила Феррис

— Я сейчас на работе, в доме престарелых, и буду здесь еще два часа. Ты можешь подъехать.

— А может, лучше подъедешь ты, я остановился в гостинице «Центральной»?

— Мне удобней у себя в кабинете, давай не торговаться, — она злилась. Пусть он не думает, что имеет на нее хоть какое-то влияние.

— Хорошо, я сейчас приеду.

Дрожь в ногах так и не унималась. Она отключила телефон и почувствовала, как горячая волна обдает ее с ног до головы. Она посмотрелась в зеркало — совсем запустила себя, морщины под глазами. Он подумает, что она старуха. Она одернула себя: «С чего ты растаяла, дурочка» — и устало вздохнула: нет, не вытравила из сердца она свою любовь к Никите, ничего не забыла. Сердце в груди колотится так, как будто ей опять семнадцать лет и он впервые берет ее за руку в темном кинотеатре. Что же будет, что же теперь будет?

Наши дни

В четвертом классе в Юлю Сорневу влюбился одноклассник Костя, после школы он провожал ее домой, но шел в отдалении, шагах в десяти, словно присматривал за ней. А однажды он сунул ей в руку записку, которую она припрятала в портфеле и прочитала только дома.

«Je souhaite que je peux adoucir votre cœur endurci me pendant un certain temps maintenant. Je ne demande pas autre rémunération, autre que quelques gouttes d’encre et de deux ou trois traits de plume, ce qui donnerait de savoir que je ne suis pas tout à fait chassé de votre esprit. Sinon, je serai obligé de chercher un réconfort dans la distance de vous».

Юля ничего не могла разобрать, но, прочитав письмо два раза, поняла, что это не английский, и попыталась перевести текст с французско-русским словарем. Слова были обрывочными, не складывались в предложения, но она поняла, что это слова любви. Где нашел их Костя? Откуда переписал? Пока у нее не было ответа. Через год Костя с родителями уехали в Днепропетровск, но она сохранила эту записку просто на память.

Уже в старших классах, когда они проходили творчество Лермонтова, она читала в библиотеке его письма к Александре Верещагиной, кузине, которая раньше многих разгадала в Лермонтове настоящего поэта и талантливого человека. Лермонтов писал ей по-французски, и рядом был написан перевод. Юля вдруг увидела знакомые буквы «adoucir votre cœur endurci me» и дома сверила текст с запиской. Ну конечно, Костя позаимствовал письмо у Михаила Юрьевича, какая прелесть. Но теперь она читала перевод и наслаждалась, потому что эти строчки уже в другом времени переписывались только для нее.

«Я желаю, я могу смягчить ваше сердце, закаленное мной на некоторое время теперь. Я не прошу другого вознаграждения, кроме нескольких капель чернил и двух или трех штрихов пера, которые дали бы знать, что я не совсем вытеснен из вашего ума. В противном случае я буду вынужден искать утешение в отдалении от вас».

Юля поняла, почему ей вспомнилась далекая школьная история с заимствованным письмом у классика, — в редакции она снова увидела Надю Метелю с печальными глазами. Если раньше молодые люди трепетно писали письма о любви, «сдирая» их у великих и не прося ничего взамен, то сейчас паразитируют на любовных чувствах, выманивая у влюбленных женщин деньги. Денег, конечно, тоже жалко, они достаются непросто, и Надя — не дочь олигарха, но особенно неприятно другое: понимать, что тебя использовали, обманули, а ты открыла свое сердце и поверила мошеннику.

— Давай, санитарка, заходи, — шепотом сказал Егор Петрович. — Под уголовкой, кстати, ходишь, живешь по поддельным документам.

— От вас авантюризму научилась, дорогой главред, — парировала она.

— Отговариваться ты научилась, Сорнева, вот этого у тебя не отнимешь.

— Егор Петрович, санитарка Мухина, между прочим, после ночной смены. Спать хочу.

— Отчитаюсь тебе о проделанной работе, и иди, отсыпайся.

— Ой, что-то интересное есть?

— Интересна сама жизнь и ее любые проявления. Докладываю о частностях жизни. Нигде не отмечено, была ли знакома убитая Прасковья Щукина с убийцей Кларой Гулько. Клара Андреевна Гулько была действительно осуждена на двенадцать лет строгого режима, но потом условия ее содержания изменились на более мягкие.

— Почему?

— Оказалось, что во время вынесения приговора она была беременна, родила девочку, которую передали в дом малютки. В деле есть расписка, что ребенка перевели потом в детский дом. Кстати, у Гулько уже была одна дочь, только вот ее следы теряются, написано, что несовершеннолетняя Александра Гулько передана родственнице. Фамилии родственницы, к сожалению, нет.

— А почему Клара его убила?

— Ревность. Застала с молодой девушкой, схватила со стола кухонный нож и ударила мужа. Заколола насмерть.

— Кошмар какой! А девушку тоже?

— Про девушку вообще как-то вскользь говорится. Девушка существует только в показаниях Клары, правда, какие-то женские вещи на месте преступления обнаружены. Похоже, что девушка каким-то образом исчезла, могла просто сбежать, раз поняла, что ее убивать сейчас будут.

— То есть на месте преступления был всего лишь один мужской труп?

— Ну ты даешь — всего! Трагедия это, девочка. Страшная трагедия, когда один человек убивает другого.

— А фамилия девушки хоть где-то всплывает, из-за которой это произошло?

— Нет, в материалах дела этого нет. По большому счету какая разница, Маша или Наташа ее звали? Она ведь никого не убивала, а полюбила женатого мужчину, а такой статьи в Уголовном кодексе у нас нет.

— Ну и зря! Я бы такую статью ввела.

— Не горячись, у тебя вся жизнь впереди, влюбишься в женатого.

— Исключено, Егор Петрович! Что там еще в материалах дела?

— Никогда не говори «никогда». В материалах ничего необычного. Клара сама вызвала милицию, сама во всем призналась.

— А выяснилось, что она беременна, уже потом?

— Деталей таких нет — до, после. Она отсидела восемь лет и вышла на свободу.

— А в деле ее адрес есть?

— Есть. Только, может, она там давно не живет.

— А соседи, соседки! Все равно ниточка. Если она в городе, ее можно найти, чтобы она рассказала про Пашу Щукину.

— Ты думаешь, она помнит своего парикмахера?

— Но если к Щукиной являлся покойный муж Клары Гулько, таких совпадений быть не может.

— Являлся? Приходил в гости?

— Да! Я познакомилась там с Петром Петровичем, который общался со Щукиной, и он не просто дедушка, а бывший участковый, поэтому Щукина с ним и общалась, консультировалась. Например, она ему сказала, что Гулько к ней приходил по ночам, и знаете почему?