Коминтерн и мировая революция. 1919-1943 - Кермит Маккензи

«Социал-демократия» – термин, используемый для обозначения некоммунистических течений в социализме, которые были представлены различными социалистическими, социал-демократическими и трудовыми партиями. Большинство этих партий к 1928 году считало себя членами Социалистического рабочего интернационала, который был создан в 1923 году в качестве преемника Второго интернационала. Коминтерн опасался, что социал-демократия, расцениваемая им как чрезвычайно нереволюционная и предательски реформистская, будет опасным конкурентом за завоевание верности рабочего класса. Различные течения (фабианство, гильдейский социализм, австромарксизм и другие) в рамках того течения, которые Коминтерн называл социал-демократией, были описаны и осуждены в программе 1928 года77.

«Мелкобуржуазный радикализм» – термин, использованный Коминтерном, включал в себя анархизм и революционный синдикализм78, а также такие антиколониальные идеологии, как сунятсенизм (учение о трех принципах), пацифистский национализм Ганди (гандизм в Индии. – Примеч. пер.) и гарвизм в Соединенных Штатах, который «выставил» лозунг «Назад в Африку»79. В программе Коминтерна сунятсенизм был осужден за его немарксистскую концепцию социализма и неспособность понять суть классовой борьбы. Гандизм, по мнению Коминтерна, неправильно отрицал классовую борьбу, был проникнут вредными религиозными представлениями и пацифизмом и видел выход не в движении в сторону прогресса – высокоразвитой, индустриализированной социалистической экономики, а в возврате к отсталым методам производства. Гарвизм, согласно программе Коминтерна, был «своеобразным негритянским «сионизмом», распространяющим «аристократические атрибуты несуществующего «негритянского королевства»80.

Кроме борьбы с вредным влиянием социалистических и радикальных теорий, Коминтерн стремился оградить себя от любого влияния светских идеологий, созданных капиталистическими правящими группами. Эти идеологии варьировались от неофициальной группы идеологий под разными вольными определениями, которые можно назвать одним термином «капиталистический фольклор», до более определенной, динамической, контрреволюционной доктрины – фашизм81. Последний был назван идеологией «финансового капитала», то есть капитализмом на его последней, упаднической стадии82.

Что касается отношения Коминтерна к религии, возможно, необходимо просто заметить, что Коминтерн был враждебен ко всем формам религии и идеалистической философии.

Эти идеологии расценивались как вредные влияния, с которыми надо бороться как внутри партии, так и за ее пределами, и они должны были уничтожаться повсеместно, если они появлялись в рядах коммунистов. Непрерывная кампания, направленная на то, чтобы оградить коммунистические партии от этих ложных доктрин, получила название «большевизация», об этом мы уже говорили. В литературе Коминтерна бесконечно повторялось требование о том, что только «большевистская» партия могла успешно возглавить революцию. В 1934 году теоретический журнал Коминтерна в своей передовице проследил историю «большевизации» коммунистических партий и отметил причины успеха, достигнутого ими на пути достижения этой цели83. Передовица начиналась с повторения знакомого заявления о том, что во время основания Коминтерна только Всероссийская коммунистическая партия (большевиков) была по-настоящему «большевистской»84. Более поздние победы «большевизации» в других коммунистических партиях приписывались следующим факторам: революционному опыту коммунистических партий, Коминтерну под руководством Ленина и Сталина, точнее, прямому вмешательству товарища Сталина, который приходил на помощь партиям всякий раз в трудный момент, и, наконец, «победам», одержанным Коммунистической партией Советского Союза ВКП(б)85.

«Большевизация» считалась предпосылкой для достижения партией успеха в революции. В обращении, выпущенном ИККИ по случаю десятой годовщины Коминтерна, говорилось о том, что без «большевизации» партии не смогут произвести реальных лидеров, «способных подготовить массы для грядущей революционной борьбы и возглавить их в этой борьбе за установление диктатуры пролетариата»86.

Если марксизм, развитый Лениным и Сталиным, составил бы ортодоксальную (подлинную) доктрину и если «большевизация» была бы средством достижения и сохранения чистоты теории, все же остается третья черта, характерная для подлинного марксизма, о которой прямо не говорится, но она нуждается в том, чтобы уделить ей внимание. Эта черта подлинного марксизма – положительное и благоприятное отношение любой коммунистической партии к СССР и Коммунистической партии Советского Союза. Из многочисленных документальных свидетельств Коминтерна следует, что невозможно считать коммунистическую партию эффективной революционной силой, если она будет критически настроена по отношению к СССР или недружелюбна к нему. Все конгрессы и пленумы, манифесты по случаю празднования Первого мая, все официальные заявления Коминтерна выражали согласие в главном: полная гармония интересов между различными коммунистическими партиями и революционными движениями под руководством коммунистов с одной стороны и СССР и КПСС – с другой. Программа Коминтерна 1928 года обязывала мировой пролетариат защищать СССР как оплот мировой революции87. В 1935 году это положение было более подробно представлено в решении, принятом VII Всемирным конгрессом Коминтерна:

«Как в мирных условиях, так и в условиях войны, направленной против СССР, укрепление СССР, усиление его власти и уверенность в его победе во всех сферах и на каждом участке борьбы полностью и неразрывно совпадает с интересами рабочих всего мира... эти условия вносят свой вклад в триумф мировой пролетарской революции, победу социализма во всем мире»88.

Возможно, самое поразительное заявление о применении этой доктрины было сделано на VII конгрессе Коминтерна Тольятти, в котором он, в сущности, отрицал необходимость подобной тактики со стороны СССР и со стороны революционного движения в других странах. Утверждая, что существовало «полное тождество цели» между «мирной политикой» СССР и политикой коммунистов и рабочего класса в капиталистических странах, Тольятти продолжал:

«Но это тождество цели ни в коем случае не означало, что в любой конкретный момент должно быть полное совпадение во всех действиях и по всем вопросам между тактикой пролетариата и коммунистических партий, которые все еще борются за власть, и конкретными тактическими мерами советского пролетариата и ВКП(б), которые уже удерживают власть в своих руках в Советском Союзе»89.

Конечно, почти любое действие КПСС и СССР могло бы быть объяснено и защищено Коминтерном как действие, предназначенное для сохранения и усиления СССР как оплота мирового революционного движения. Пока Коминтерн провозглашал Советский Союз частью мирового революционного коммунистического движения (эти заявления были сделаны неоднократно), сохранение и укрепление Советского Союза означало также сохранение и укрепление мирового коммунистического движения. Таким образом, соглашение между СССР и нацистской Германией, в то время когда коммунистические партии боролись против фашизма, можно было бы объяснить усилием защитить Советский Союз от опасной войны и, следовательно, сохранить в целости оплот мировой революции. Проблема сводится в основном к вопросу веры – веры зарубежных коммунистов в СССР и КПСС, как наиболее верных и преданных участников мирового революционного процесса. Если бы эта вера оставалась непоколебимой, то коммунисты расценивали бы все без исключения действия СССР и КПСС правильными. Поскольку мы видели, что одним из признаков идеальной коммунистической партии и была непоколебимая вера в Советский Союз и в его коммунистическую партию.