Кузнец - Леонид Бляхер

Однако главным был Хабаров. А у него кроме добычи были и другие резоны. О них он и сказал. Это сегодня мы говорим о двойной морали, о лицемерной политике. В Сибири той поры до такого чуда еще не додумались. Принесшие шерть, кроме всего прочего, получали не только сомнительное право платить ясак в казну царя, но и вполне реальное право требовать защиты. Дауры теперь по большей части были нашими данниками. Потому требовать защиты от своих исконных врагов, дючеров, они имели право. И не только имели право, но требовали.

В принципе, и дауры, и дючеры, как и все их данники, нам были глубоко параллельны. Хотелось просто создать безопасное пространство, где можно удобно устроиться. Но, вмешавшись в местную политику, в приамурские разборки, Хабаров, а вместе с ним и мы все, уже не могли действовать как угодно. Даже джокер не свободен от правил игры.

И вот мы шли в новый поход, еще толком не закрепившись на прежних землях. Мне это жутко не нравилось. Но, как мне казалось, важнее быть вместе, чем отстаивать свою правду. Одна голова – хорошо, но две во время похода – хуже.

Первые дни мы шли вдоль почти пустых берегов. Пару раз попадались брошенные стоянки и покинутые городки. Местные в бой не вступали, но и от переговоров уклонялись. Стоило нам набрести на живое стойбище или городок, направить суда к берегу, как жители бросались прочь, оставляя всё свое добро казакам. Получалось, что казна наша росла, а вот дальнейшая судьба оставалась неопределенной.

Мне казалось разумным попробовать договориться с дючерами. Какой-нибудь пакт Молотова – Риббентропа с ними заключить. Типа вы наших не трогаете, а мы к вам не ходим. Пока закрепиться в низовьях Амура. А там, накопив силы, попробовать поиграть по другим правилам. Но я человек другого времени, да и задача у меня другая. Хочется живым остаться.

Для Хабарова всё было проще. Есть противник – его нужно привести к покорности или уничтожить. Схваченные пленные ничего особого сообщить не могли. Сами они были не из дючеров, а больше из их данников. С ними Хабаров был вполне ласков, поскольку видел в них будущих союзников, как конных тунгусов-хамниганов в борьбе с даурами.

Так и шли мы вниз по реке, которая становилась всё больше и больше. В месте, где с правой стороны в Амур впадала огромная река, которую местные называли Шингала, а мне привычнее было Сунгари, начались городки дючеров. В отличие от дауров срубы здесь были проще: скорее землянки с крышей, чем избы. Но городки вполне себе населенные, чуть не по сотне домов в каждом. Стены бревенчатые, вышка стоит сторожевая, тоже из дерева.

К сожалению, и здесь политика была традиционной. Мы подплывали к городку, переговорщик в хорошей броне и со щитом подходил на лодке ближе к берегу, требуя от дючеров покорности и ясака. Взамен тем обещались защита от врагов и покровительство Великого государя всея Руси. Поскольку же врагов кроме нас у дючеров в тех местах особо не водилось, а покровительствовала им южная держава, то ответ был очевиден: в переговорщика летели стрелы. Тот возвращался, а к берегу уже двигались все восемь стругов. Давали залп из пушек и пищалей, после чего высаживались и «имали ясак погромно», что, по совершенно непонятным причинам, нам любви дючеров не добавляло.

С каждым следующим городком, а таковых было множество, напряжение нарастало. Дючеры при виде нашей флотилии отходили от берега, но не исчезали, а шли следом. Через три дня пути, уже в октябре, мы покинули места дючерских улусов и вышли к их то ли данникам, то ли союзникам – очанам.

В мои годы, то есть в том мире, что я покинул, здесь бы вилась дорога Хабаровск – Комсомольск с поворотом на город Амурск. Эх, как захотелось остановить машину, вылезти, размять ноги после многочасового сидения за рулем. Вздохнуть полной грудью и отправиться в придорожное кафе.

Я не сноб. Устраивать перекус в таких кафе на трассе мне страшно нравится. Как правило, поставщиками здесь становятся совсем не гигантские ретейлы с их стандартно-замороженной продукцией, а местные люди мимо бухгалтерии. Потому и рыба там свежее, и пирожки с пылу с жару, даже папоротник-орляк они готовят как-то по-домашнему.

Вспомнил кафе – опять потянуло на ностальгию. Вспомнились родители и почему-то Люда. Что за напасть? И главное, нашел время. Тут едва вырвались, да и не факт, что вырвались, от дючеров, а я сопли себе вытираю. Брр.

В стране очанов Хабаров решил останавливаться на зимовку. В самом деле, понятно, что плыть дальше, когда по реке вот-вот пойдет ледяная шуга – не самая лучшая затея. Была и проблемка. Дючеры, как и дауры, пахали землю, сеяли хлеб, разводили всякие огородные дела, держали скота изрядно. А вот очаны были рыболовы и охотники, никакого другого хозяйства не вели. Разве только травки и коренья по тайге собирали. Всё же мы изрядно к северу забрались, здесь земля родит не особенно.

Словом, пристали к берегу. Струги вытащили и на горку затянули. Стали на горке рубить острог. Даже не острог, а, скорее, зимовье. Нарубили крепких сосен, набили столбов, к столбам закрепили изгородь, ворота сладили, башню сторожевую поставили. Острожек небольшой, где-то метров тридцать или, как тогда говорили, полста шагов. Внутри амбар для припасов, избу для ясака, приказчикову избу поставили. Да и всё. Остальные селились за стенами.

В принципе, мне это опять очень не нравилось. Похоже, что я превращаюсь в брюзгу. Стоит обратиться к штатному психологу. Ну, когда они появятся. Пока же всё было как-то совсем не по фэншуй. За такими домами нападающим прятаться – самое милое дело. Но рубить большой острог, с башнями и раскатами – тоже не очень веселое занятие. Тем более что Хабаров на второй же день отправил чуть не половину казаков малыми отрядами по местным улусам за ясаком. Чувствовал я себя капитаном Смоллеттом из мультика про остров сокровищ: мне всё не нравилось.

Но принцип, что лучше плохая голова, чем две, спорящие друг с другом, решил не нарушать. На всякий случай я держал всех своих пушкарей, как сказал бы наш сержант в годы срочной службы, в состоянии повышенной боевой готовности. Пушки выкатил на пригорок, чтобы в любую сторону их сразу же направить, поблизости велел положить порох, ядра, картечь. Только двоих из десятка отпустил строить нам общую избу.

Сам же только и делал, что смотрел, в порядке ли у моих мушкеты, сабли, топоры. Казаки только посмеивались, но недолго. Еще только заканчивали городить острожную стену, как на Амуре показались огромные лодки с людьми, явно не мирно настроенными, а из лесу выбежало множество людей. Вооружены они были кто чем.

К счастью, мой психоз хоть частично передался остальным и даже Хабарову. Все, оставшиеся в еще недостроенном остроге, успели укрыться за стеной и зарядить ружья.

Мои молодцы особенно отличились. Сразу успели выстрелить по подступающим к берегу лодкам. Еще немного, и те ушли бы под крутой бережок, и всё – мертвая зона. А так из трех лодок две изрядно проредили от избыточных пассажиров, а одну и вовсе к рыбкам отправили. Оставшиеся стали быстро грести на противоположный берег. Мы же успели еще и пушки перезарядить.

Тем временем все оставшиеся казаки палили в наступающих противников. Те пытались укрыться в овражках, но выходило плохо. Уже изрядно павших было видно на поле. У нас тоже были раненые: не все безболезненно добрались до ограды. Ранения нетяжелые, но приятного мало. Погиб, пробитый стрелой, илимский казак Никифор Ермолаев. Жалко. Он был отменным стрелком, да и мужик невредный.