Черный дом - Михаил Широкий

что ведёт себя смешно и нелепо, что он не может и дальше торчать здесь неподвижным безмолвным истуканом и пялиться на эту аппетитную полуобнажённую девицу (которая неизвестно что может о нём подумать, а возможно, уже и думает), что он должен, и немедленно, сделать одно из двух: либо подойти и заговорить с ней, попытаться познакомиться, либо повернуться и уйти – и, скорее всего, никогда больше не увидеть её.

Но последнего он никак не мог допустить. Сама мысль об этом была ему противна. Он не в силах был покинуть это место, точно пригвождённый к нему какой-то неведомой силой, которой он не в состоянии был – да и не имел особого желания – сопротивляться.

Он ещё продолжал рассуждать обо всём этом сам с собой, не зная, на что же в конце концов решиться, а его ноги между тем, словно независимо от его воли, или, вернее, непроизвольно подчиняясь его тайному, невысказанному стремлению, сами понесли его вперёд, к лавочке с сидевшей на ней прекрасной незнакомкой. И ему, оказавшемуся через мгновение прямо перед ней, не оставалось ничего иного, как взять себя в руки и открыть наконец рот.

– Не помешаю? – приглушённым, чуть хрипловатым голосом произнёс он, уткнувшись глазами в землю.

Девушка немного удивлённо, будто только что заметив его, взглянула на него и, ничего не сказав, слегка пожала плечами.

Гоша, то ли не уловив это её лёгкое, неопределённое движение, то ли не поняв его значения, вскинул на неё глаза и, чуть повысив голос, повторил свой вопрос другими словами:

– Я присяду? Ты не против?

Она вновь едва заметно шевельнула плечом и равнодушно, точно нехотя, обронила:

– Пожалуйста.

Он тут же воспользовался позволением и опустил своё по-прежнему несколько напряжённое, как будто слегка онемелое тело на лавочку, по левую руку от незнакомки, но на некотором расстоянии от неё. Усевшись, протяжно выдохнул, точно сбросив с себя давившую его тяжесть, и провёл ладонью по разгорячённому, раскрасневшемуся лицу.

– Ф-фу… Жарковато сегодня! Прям пекло какое-то…

Сказал – и тут же оборвал сам себя, справедливо рассудив, что начинать разговор с незнакомой девушкой с замечания о погоде – это никуда не годится. К тому же, вопреки его утверждению, сейчас, под вечер, да ещё здесь, в сквере, в тени густых раскидистых деревьев, было не так жарко, как на окрестных, раскалённых за день улицах. А значит, постепенно разгоравшийся и усиливавшийся внутренний жар, который он всё явственнее ощущал последние несколько минут, с того мгновения, как увидел неизвестную красавицу, был, по всей видимости, совершенно иного, отнюдь не погодного, происхождения.

Выдавив из себя эту первую, не слишком удачную реплику, не вызвавшую, как и следовало ожидать, никакой ответной реакции со стороны соседки, Гоша на некоторое время умолк, не зная, что сказать ещё, не находя подходящей темы для разговора. Он вздыхал, отдувался, покашливал, отирал выступившие на лбу мелкие капельки пота, рыскал глазами вокруг, напряжённо соображая и всеми силами пытаясь отыскать так необходимые ему слова.

Но всё было без толку. Нужные, приличествующие случаю фразы не находились, упорно ускользали от него, в последний момент соскакивали с языка и забывались. А вместо них в голову отчего-то лезли и буквально просились на язык совсем другие речи – посторонние, случайные, совершенно не идущие к делу.

Гоша был близок к отчаянию. Такое, на его памяти, с ним происходило едва ли не впервые в жизни. Обычно в подобных ситуациях – при знакомстве и общении с девушками, даже очень красивыми и неприступными – он не терялся, не лез за словом в карман и не ударял в грязь лицом, держался спокойно и уверенно, порой даже нагловато (что, как правило, приносило положительный результат). И вот вдруг ни с того ни с сего такое позорное фиаско! Прям хоть под землю проваливайся от стыда.

Растерянный и сконфуженный, мгновенно утративший свой всегдашний боевой задор, так часто толкавший его на всевозможные сомнительные подвиги и авантюры, он сидел как на иголках, почти не шевелясь и не смея взглянуть на свою соседку, опасаясь увидеть на её лице надменно-презрительное или – что, пожалуй, ещё хуже – снисходительно-жалостливое выражение – и то и другое, увы, вполне заслуженное им. Он лишь сопел, пыхтел и потел, то и дело смахивая рукой бежавшие по его красному, пышущему жаром лицу тоненькие горячие струйки и слегка поматывая, точно китайский болванчик, внезапно отяжелевшей, будто наполненной туманом головой. И всё пытался вспомнить так хорошо известные ему, часто и не без успеха употреблявшиеся им в похожих случаях, обычно буквально отскакивавшие от языка выражения и обороты, уместные при первой встрече и попытке сближения с незнакомыми девицами.

Наконец, потеряв надежду отыскать нужные слова, которые могли бы спасти положение, отчаявшийся и униженный, Гоша подумывал уже сделать то, чего, кажется, никогда ещё не делал в подобных обстоятельствах, а именно: спастись бегством, покинуть поле боя, где он, не сделав ни единого выстрела, потерпел сокрушительное и постыдное поражение.

Однако в самый последний момент, когда он, так и не произнеся ни звука и угрюмо уставившись в землю, собирался молча встать и убраться отсюда не солоно хлебавши, совершенно неожиданно пришла помощь, причём оттуда, откуда он её совсем не ждал. Возле его уха внезапно раздался негромкий, чуть низковатый грудной голос, от которого у него по телу пробежала лёгкая дрожь:

– Хочешь сигаретку?

Чуть вздрогнув от неожиданности и слегка покосившись на нежданно-негаданно подавшую голос незнакомку, Гоша с трудом проглотил застрявший в горле комок и глухо, будто не своим голосом, пробормотал:

– Нет, спасибо… Не курю…

– А что так? – с тонкой усмешкой спросила она, доставая из своей сумочки пачку «винстон» и зажигалку. – Спортсмен, что ли?

Гоша качнул головой, в очередной раз смахнул со лба капельки пота и с запинкой произнёс:

– Д-да, типа того… Балуюсь немного.

Девушка щёлкнула зажигалкой, закурила и, впервые с некоторым интересом, без прежнего равнодушия и холодности, окинув взглядом его крепкую подтянутую фигуру, полюбопытствовала:

– А каким спортом занимаешься?

– Ну-у… раньше боксом, – вполголоса, чуть растягивая слова, ответил он. – Теперь плаванием.

– А с боксом что же? Бросил?

Гоша, под благотворным влиянием своей собеседницы понемногу приходя в себя после недавнего оцепенения и постепенно обретая свою обычную непосредственность и уверенность в себе, решился наконец взглянуть на неё в упор и, стараясь придать голосу твёрдость и силу, проговорил:

– Да, с боксом пришлось расстаться. После боя с одним товарищем, который закончился для меня нокаутом и сотрясением мозга, я понял, что это не моё. И занялся более безобидным спортом… Впрочем, Кличко