Только раз в жизни - Даниэла Стил

– Травма головы? – спросил второй интерн, приступая квнутривенному вливанию.

И подтвердил кивком:

– Серьезная.

Старший интерн нахмурился, когда посветил ей фонариком вглаза:

– Господи, можно подумать, что ее сбросили с вершиныЭмпайр-Стейт-билдинга.[3]

Теперь, когда Дафна уже не лежала на льду, все лицо было вкрови, и необходимо было наложить с полдюжины швов.

– Позови Гарисона. Он может понадобиться.

Тут была работа и для старшего пластического хирурга.

– В чем дело?

– Сбила машина.

– Сбили и смылись?

– Нет. Он остановился. Полицейские говорят, у неготакой вид, будто его сейчас кондрашка хватит.

Сестры молча наблюдали за работой склонившихся над Дафнойинтернов, а затем медленно перевезли ее в рентгеновский кабинет. Она все еще недвигалась.

Рентген показал перелом руки и таза, трещину бедреннойкости; травма черепа оказалась не столь серьезной, как они опасались, носотрясение мозга было тяжелым – могли наступить конвульсии. Через полчаса ееположили на операционный стол, чтобы сложить кости, зашить лицо и сделать все,что можно, чтобы спасти ей жизнь. Не обошлось без внутреннего кровотечения, но,учитывая ее комплекцию и силу, с какой машина ее ударила, ей вообще повезло,что она осталась жива. Очень повезло. Хотя и сейчас состояние Дафны внушалоопасение. В половине пятого утра ее перевезли из операционной в отделение интенсивнойтерапии, где дежурная сестра подробно ознакомилась с историей болезни ипосмотрела на пациентку с выражением крайнего изумления.

– В чем дело, Ваткинс? Вы что, не видели таких случаев?

Дежурный интерн цинично взглянул на сестру, она обернулась ис досадой прошептала:

– Вы знаете, кто это?

– Ну да. Женщина, которую сбила машина на Медисон-авенюпрямо перед полуночью... перелом таза, трещина бедра...

– Знаете что доктор, вы гроша ломаного не будете стоитьв своем деле, если не научитесь видеть больше.

На протяжении семи месяцев она видела, что он делает своедело умело, но с очень малой долей гуманности. У него была техника, но не былосердца.

– Ладно, – произнес он с усталым видом. Общение смедсестрами не доставляло ему особого удовольствия, но он понимал, что этонеобходимо. – Так кто же она?

– Дафна Филдс. – Она произнесла это почти сблагоговением.

– Прекрасно. Но это не значит, что, если я узнал, какее зовут, у нее стало меньше проблем.

– Вы никогда не читали ее книг?

– Я читаю книги и журналы по медицине, – произнес онсамоуверенно готовую фразу и тут же вспомнил. Его мать читала все ее книги.Ершистый молодой врач на мгновение умолк, а затем спросил: – Она знаменита, да?

– Она чуть ли не самая известная писательница у нас встране.

– Это ей не помогло сегодня ночью. – Он вдруг ссожалением посмотрел на маленькое неподвижное тело под белыми простынями икислородной маской. – Справила, называется, Рождество.

Они долго смотрели на нее, а затем медленно вернулись ксестринскому пульту, где мониторы сообщали о жизненных функциях каждогопациента, находящегося в ярко освещенном отделении интенсивной терапии. Здесьнельзя было отличить день от ночи. Все шло одинаково размеренно двадцать четыречаса в сутки. Некоторых клиентов чуть не до истерики доводил постоянный свет,гудение мониторов и аппаратуры жизнеобеспечения. Это было не самое спокойноеместо, но большинство пациентов в отделении интенсивной терапии были слишкомслабы, чтобы замечать что-либо.

– Кто-нибудь заглянул в ее документы, посмотрел, когонам следует известить? – Сестра не сомневалась, что у такой женщины, как Дафна,должна быть толпа людей, проявляющих о ней заботу: муж, дети, агент, издатель,важные друзья. Однако из газет она знала, как ревностно Дафна оберегала своюличную жизнь. О ней почти ничего не было известно.

– У нее ничего не было, кроме водительскогоудостоверения, небольшой суммы денег, нескольких квитанций и губной помады.

– Я посмотрю еще раз.

Она достала большой коричневый крафтовый конверт, которыйуже собирались положить в сейф, и, просматривая вещи Дафны Филдс, почувствоваласебя неловко, хотя и понимала, что делает важное дело. Она прочла все книгиэтой женщины, влюблялась в героев и героинь, порожденных фантазиейписательницы, и многие годы относилась к самой Дафне как к своему другу. Атеперь так запросто копалась в ее сумочке. Люди в книжных магазинах часамиждали в очереди, только чтобы получить улыбку и автограф в книге, а она тутобшаривала ее вещи как обычный вор.

– Вы ее почитательница, не так ли? – Молодой интерн былзаинтригован.

– Она удивительная женщина с необычным складом ума. –По глазам сестры видно было, что она недоговаривает. – Многим людям онаподарила радость. Когда-то... – Она чувствовала, что глупо это говорить ему, нотак было надо. Это был ее долг перед женщиной, которая теперь отчаяннонуждалась в их заботе. – Когда-то она изменила мою жизнь... вернула мненадежду... веру в себя.

Это случилось, когда Элизабет Ваткинс потеряла мужа вавиакатастрофе и сама не хотела больше жить. Она на год уволилась из больницы,сидела дома и горевала, пропивая пенсию, назначенную за Боба. Но что-то вкнигах Дафны вернуло ее к жизни, словно Дафне самой была знакома эта боль. Онавоскресила в Элизабет желание жить, двигаться, бороться. Она вернулась к работев больнице, в душе понимая, что к этому ее побудила Дафна. Но как ему этообъяснить?

– Она мудрая и необыкновенная женщина. И все, что вмоих силах, я постараюсь для нее сделать.

– Это ей может пригодиться, – вздохнул он и взялследующую историю болезни, но подумал, что при случае надо будет сказатьматери, что он лечил Дафну Филдс, ведь она, как и Элизабет Ваткинс, еепоклонница.

– Доктор Джекобсон, – сестра мягко обратилась к нему,когда он уже собирался уходить.

– Да?

– Она выкарабкается?

Он на мгновение заколебался, а затем пожал плечами.

– Не знаю. Сейчас слишком рано судить. Внутренниетравмы и сотрясение мозга пока внушают много опасений. Особенно пострадалаголова.

И он ушел. Надо было заниматься и другими пациентами, неодной Дафной Филдс. Поджидая лифт, он пытался понять, в чем секрет таких, какэта Дафна Филдс. В том ли, что она сочинила хорошую сказку, или в чем-то еще?Почему такие люди, как сестра Ваткинс, воспринимают ее как свою хорошуюзнакомую? Неужели все это иллюзия, преувеличение? Что бы это ни было, оннадеялся, что им удастся ее вытащить. Он не любил, когда не удавалось спастипациента, но было бы вдвойне обидно, если бы умер кто-то известный. Однимсловом, сплошная головная боль.