Прежде чем ты уйдешь - Клэр Свотмен

Она отворачивается, закрывает лицо руками и дает волю слезам. А когда снова поднимает голову, Эда уже нет.

Зои, стоя у окна, трет виски, смотрит, как дождь ручьем стекает по грязному стеклу, и на душе становится еще тоскливее. Дождь вовсю барабанит по окну в такт тревожному стуку сердца, и Зои уже не разобрать, отчего помутнело стекло: то ли от капель дождя, то ли от слез.

За окном виднеется запущенный сад. Прошло меньше двух месяцев, но она уже позволила ему буйно разрастись, выйти из-под контроля. Головки роз в горшке поникли под собственной тяжестью; сорняки и чертополох победоносно заняли весь участок, деревянный настил замшел и стал скользким от переизбытка влаги. Зои на секунду закрывает глаза и представляет, как Эд, склонившись, работает в саду: сажает, подстригает, пропалывает. Крошечный клочок земли был для Эда источником радости и гордости, а также основным аргументом в пользу покупки именно этой квартиры. Да, Зои следовало лучше заботиться о растениях, но она до сих пор так и не смогла заставить себя выйти в сад, поскольку при мысли о том, что ей больше не суждено увидеть там Эда, начинало щемить сердце.

Она засовывает руку в карман кардигана и нащупывает пакетик из фольги. Смотрит на часы. Последнюю таблетку она приняла всего лишь два часа назад и теперь ощущает себя как-то неуверенно. Но ей это реально нужно. Антидепрессант. Ведь она в депрессии. Просто, как дважды два. Она кидает таблетку в рот и, давясь, проглатывает без воды.

Отойдя от окна, она проходит на кухню и отпирает заднюю дверь. Ключ не слушается, ей приходится повозиться. Но вот наконец замок щелкает, Зои распахивает дверь и выходит наружу. Дождь льет с такой силой, что намокшие волосы моментально прилипают к лицу, но Зои не обращает внимания. Она идет по дорожке – гравий громко хрустит под ногами – и ступает на деревянный настил, наклоняется и выдергивает чертополох, не обращая внимания на царапающие кожу острые колючки. Кидает сорняк на землю, поворачивается – выдергивает следующий и снова бросает. В груди клокочет гнев, и Зои выдергивает один сорняк за другим, уже не понимая, что делает. Растения разлетаются по сторонам, цветы роняют лепестки. Зои вымещает ярость именно на том самом месте их дома, которое Эд любил больше всего. От этого точно не станет легче, но ей уже не остановиться.

Дождь продолжает барабанить по голове, мокрая одежда облепляет тело, но Зои не чувствует холода: она вообще ничего не чувствует. Наконец, когда уже больше нечего выдергивать, Зои поворачивается и переступает через рукотворную гору мокрой листвы; по бровям, по щекам, по губам течет вода. Зои ставит ногу на настил и собирается вернуться в дом, но нога подворачивается на сырой, скользкой поверхности и вместо этого делает выпад вперед. Она теряет равновесие, тело, как в замедленной съемке, откидывается назад; руки в попытке хоть за что-то зацепиться, лишь бы остановить падение, вращаются, точно крылья ветряной мельницы. Но Зои понимает, что хватается за воздух, и, когда она падает на мокрую землю, желудок оказывается где-то в районе горла. Зои кажется, что она кричит, хотя, может, и нет; ее голова врезается в керамический горшок для цветов, подпрыгивает и с тошнотворным глухим стуком ударяется о землю. Боль ужасная, но очень скоро Зои теряет сознание, и ее обволакивает чернота.

Очнувшись, но продолжая лежать с закрытыми глазами, я начинаю понимать, что все неуловимо изменилось. И пока мой мозг отчаянно пытается осознать суть происходящего, в голове мелькает сумасшедшая мысль: а что, если это все просто ночной кошмар и Эд в результате не умер? Но потом я вспоминаю произошедшее, у меня начинаются спазмы в животе, мускулы сжимаются, я чувствую, как тоненькая нить, удерживающая меня на земле, опасно натягивается, грозя в любой момент оборваться.

Тогда что, собственно, сейчас может быть по-другому?

Даже с закрытыми глазами я знаю, что комната залита светом, и для начала это уже довольно странно. Я люблю, чтобы в комнате было темно. Могла ли я забыть опустить прошлой ночью жалюзи? Вполне возможно. Но у меня возникает ощущение, что тут определенно нечто большее.

А потом что-то всплывает в мозгу. Очень неотчетливо, словно в голове притаилось смутное воспоминание, стремящееся ускользнуть. Я была в саду. Шел дождь, я выдергивала сорняки, судорожно, отчаянно. Это я помню. Вот, пожалуй, и все. Дальше – провал в памяти. Чистый лист с точками отдельных отчетливых образов: падение, головная боль, розы, лицо Джейн, яркий свет флуоресцентных ламп… и пустота.

Могла ли я оказаться в больнице? Вполне возможно. Я упала, ударилась головой и теперь лежу здесь, на больничной кровати, уже в безопасности.

Что не лишено смысла, хотя, на мой взгляд, вовсе не это обстоятельство делает сегодняшний день отличным от других.

С минуту я лежу с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к окружающим меня звукам. Я слышу гул радиатора, словно только что включили отопление. Слышу отдаленное бормотание радио и шум, похожий на громыхание посуды на кухне, жужжание электронагревателя для душа, чей-то свист. Звуки привычные, но не совсем, и совершенно не типичные для больницы.

Наконец я делаю попытку разлепить глаза, и расплывчатая картина мира вокруг приобретает более четкие очертания. Я вижу белый потолок в завитушках и полукружьях, совсем как потолок в спальне моего детства. Странно, я уже много лет не видела этого рисунка. Там даже есть едва заметная розовая отметина, точь-в-точь такая же, как на потолке комнаты моего детства, появившаяся, когда я швырнула в сестру губную помаду и промахнулась. Я озадаченно качаю головой. Серый абажур светильника в центре потолка мне тоже знаком; он усиленно дергает за ниточки моей памяти, точно малыш, который тянет меня за пальто, настойчиво требуя внимания, настойчиво требуя возвращения воспоминаний.

Я перевожу взгляд направо. Там стоит обклеенный стикерами комод, сосновый, на комоде – зеркало в раме из электрических лампочек. На столешнице никаких туалетных принадлежностей, но все до боли знакомо, и у меня перехватывает дух.

Я сажусь на постели, сердце колотится как сумасшедшее. И трудно дышать.

Мне страшно продолжать осмотр комнаты, но ничего не поделаешь – надо. Повернув голову, я вижу сосновый платяной шкаф, который, впрочем, и ожидала увидеть: дверца распахнута, внутри ряд пустых вешалок. Перед шкафом – черный чемодан и картонная коробка с надписью «Вещи Зои», нацарапанной черным маркером, и улыбающаяся рожица с высунутым языком. На картонной коробке стоит ящик из-под вина, на котором напечатано «Трешерс», ящик обклеен белым скотчем с многократно повторяющимся словом «Осторожно!», выведенным ярко-красными буквами. Даже не глядя, я знаю, что там упакованы мои бесценные CD-диски, которые я с любовью отобрала накануне ночью.

Я обвожу глазами комнату. На двери – пустой крючок, на котором, по идее, должен висеть мой халат; на полу лежит старый CD-плеер, обернутый пузырчатой пленкой; на письменном столе ни бумаг, ни ручек, только одинокий горшочек с парочкой тупых карандашей и маркером без колпачка. Это моя старая спальня, и выглядит она именно так, как в тот день, когда я уезжала в университет.