До конца времен - Даниэла Стил

Но вот шоу закончилось, и все манекенщицы снова вышли на подиум, чтобы поклониться зрителям. Вызвали и Дэвида Филдстона, как в театрах после удачной премьеры просят автора. По пути на сцену – под руку с роскошной моделью в изумрудном вечернем платье – он успел торопливо чмокнуть Дженни в щеку и прошептать слова благодарности. Успех и в самом деле был оглушительным (если судить по аплодисментам), и Дженни почувствовала, как ее охватывает радость и ликование. С новой коллекцией Дэвида Филдстона она снова добилась триумфа. Больше того, всего за два коротких года ей удалось превратить кутюрье, карьера которого шла на спад, в звезду первой величины. Такое не каждому по плечу, и у Дженни имелись все основания испытывать удовлетворение. Она и в самом деле гордилась, но только не собой, а сделанной работой, которая приносила людям радость и делала мир чуточку красивее.

Надо сказать, Дэвид и сам отлично понимал, чем обязан Дженни Арден, – понимал и был ей за это бесконечно благодарен. Он щедро ей платил, ни секунды не сомневаясь, что без нее давно бы разорился и канул в безвестность. Сделал бы для нее и больше, но не знал, что именно ей нужно.

А Дженни было нужно очень мало. Нет, она не имела ничего против гонораров, но радовала ее прежде всего возможность заниматься любимой работой, о которой она мечтала с детства. Делать моду живой, нужной кому-то – что может быть прекраснее? И если Дэвид и его коллеги по цеху создавали модели платьев и костюмов, то Дженни творила саму моду, превращая дизайнерские образцы в удобные, запоминающиеся, красивые вещи – мечту каждой женщины.

Это был интереснейший и по-настоящему творческий процесс, и Дженни с увлечением отдавалась работе, не пропуская ни одного дня. Ничего лучше она не могла бы и придумать. Именно об этом она размышляла, когда, наскоро попрощавшись с моделями и ассистентами, сгребала в сумочку пакетики с английскими булавками и мотки двусторонней клейкой ленты и стремительно неслась к служебному выходу из отеля. Дженни спешила на новый показ, который должен был начаться всего через пару часов в арендованном театральном зале в деловой части города. Нью-йоркская Неделя моды оказалась довольно напряженной, ибо Дэвид Филдстон был не единственным клиентом Дженни, однако она только радовалась своей востребованности. Вчера у нее тоже был показ, который прошел исключительно успешно, да и завтра готовилась демонстрация еще двух коллекций. Модельеры арендовали для своих шоу рестораны, театры, концертные залы, а иногда даже пентхаусы, каждый спешил продемонстрировать агентам торговых фирм все, что он приготовил к следующему сезону, и Дженни изо всех сил старалась успеть всюду, где ее ждали. Вот и сейчас она торопилась к молодому дизайнеру Пабло Чарльзу, с которым работала сравнительно недавно. Пабло был небогат, но очень талантлив, и Дженни снабдила бы его советами даже бесплатно. Она не могла обмануть его ожидания, а он равным образом с замиранием сердца ждал своего «доброго гения», без которого вряд ли сумел бы добиться успеха в условиях жесткой конкуренции, свойственной миру высокой моды.

Когда Дженни уже пересекала вестибюль отеля «Пьер», сзади ее нагнал привлекательный молодой мужчина. Он легко выхватил из ее руки тяжелую сумочку и дружески улыбнулся, когда Дженни обернулась. Это был ее муж Билл, который специально приехал посмотреть показ. Он старался не пропускать ни одного дефиле, которое готовила Дженни, и ужасно гордился ее работой.

– Что там у тебя, камни? Или гнилые помидоры, чтобы бросать в журналистов? – пошутил Билл, выходя на улицу вслед за женой. Он был высоким, светловолосым, с тонкими, почти аристократическими чертами лица и такими же, как у Дженни, голубыми глазами. Полюбил он ее с первого взгляда – с самой первой встречи, и с тех пор его чувство стало только сильнее. Билл всегда утверждал, что их знакомство было предопределено свыше, и Дженни теперь казалось, что он прав, хотя поначалу она об этом просто не задумывалась. Как бы то ни было, они прекрасно подходили друг другу, несмотря на несхожесть характеров.

У отеля уже ждало такси. Билл усадил Дженни на заднее сиденье и сел рядом. Сегодня вечером он был свободен и мог посмотреть оба показа. Именно это он и намеревался сделать: более горячего и преданного поклонника Дженни не могла и желать. Билл не уставал восхищаться ее талантом.

– У тебя получилась отличная коллекция, Джен, – сказал он сейчас. – Особенно мне понравились платья в конце показа, но ведь, наверное, так и должно быть? Правда? Сладенькое напоследок… Публика, по-моему, тоже в восторге. Я сидел неподалеку от Сьюзен Менкес и видел, как она улыбается во все свои тридцать две коронки.

Сьюзи Менкес была самой известной и влиятельной журналисткой, пишущей о моде, и не часто высказывала свое одобрение. Среди зрителей Билл заметил также Диану Вриланд, которая от души аплодировала моделям на подиуме. Впрочем, Диана всегда благоволила своей бывшей помощнице.

Похвалы Билла согрели Дженни, и она нежно ответила на очередной его поцелуй. Для человека, который еще пару лет назад не отличал проймы от вытачки, Билл добился значительного прогресса и теперь разбирался в современной моде почти профессионально. Он, во всяком случае, мог отличить одного дизайнера от другого, к тому же, когда Дженни рассказывала, что нужно было сделать с тем или иным платьем, чтобы оно лучше смотрелось, ее объяснения не казались ему китайской грамотой. Правда, Билл по-прежнему не мог самостоятельно пришить пуговицу к рубашке, однако совершенно искренне восхищался работой жены и любил все связанное с миром высокой моды. Дженни сама порой уставала от суеты, переполоха, спешки и следующих один за другим показов, но для Билла каждая Неделя моды становилась настоящим праздником. Он к тому же всегда старался поддержать Дженни и старательно ей помогал, полностью освобождая от домашних хлопот. Иначе Билл поступить просто не мог, потому что любил жену, ценил ее талант и восхищался успехом, которого она добилась исключительно благодаря собственным усилиям. Дженни всю свою жизнь трудилась не покладая рук, чтобы достичь нынешних профессиональных высот. До встречи пять лет назад с Биллом ей никто особенно не помогал. Только после того, как они поженились, Дженни почувствовала за собой прочный тыл и немного перевела дух. Это, впрочем, не означало, что она позволяла себе работать спустя рукава. Как и прежде, Дженни трудилась порой по восемнадцать часов в сутки, просто теперь работа перестала быть для нее вопросом выживания, и она могла в большей мере наслаждаться тем, что делала, благо их с Биллом отношения год от года становились только прочнее. Любовь, которая вошла в их жизнь, сделала Дженни самым счастливым человеком на свете.

Но до знакомства с Биллом ее жизнь не была ни легкой, ни безоблачной. Дженни появилась на свет в довольно бедной семье и всем, чего добилась, была обязана только себе, своему трудолюбию и таланту. Ее мать Элен иммигрировала из Франции в Соединенные Штаты накануне Второй мировой войны в надежде на новую, лучшую жизнь. Она высадилась в нью-йоркской гавани весной 1939 года без цента в кармане, не зная ни языка, ни обычаев чужой страны. Найти работу портнихи тоже оказалось не так легко, как рассчитывала Элен. В конце концов, однако, ей все же удалось устроиться в нелегальную мастерскую в Нижнем Ист-Сайде, где она пришивала пуговицы к рубашкам из контрабандной материи. Платили за этот нелегкий труд сущие гроши, которых едва хватало на оплату жилья, но не на еду. То, что во Франции Элен была швеей высшей категории, никого не интересовало. «Твоя пришивать пуговицы, – категорично заявил ей хозяин мастерской, такой же иммигрант, приехавший в США в поисках лучшей доли, кажется, из Бельгийского Конго. – Нет пришивать пуговицы – идти на панель или сдохнуть от голод. Ясно?»