Двенадцатая карта - Джеффри Дивер

Пистолет… Вот что ее насторожило. Женева Сеттл с бандитами не водилась, однако нельзя учиться в школе имени Лэнгстона Хьюза, в самом сердце Гарлема, и ничего не знать об оружии. Когда раздался щелчок – совсем не как от закрываемого мобильника, – она сразу подумала, что своим благодушным смехом мужчина просто пытается ее обмануть. Готовая в любой момент броситься наутек, Женева сделала вид, будто направляется к питьевому фонтанчику. Сквозь книжные полки она заметила голову с натянутой на лицо лыжной маской. Поняв, что если не удержать его внимание на столике с аппаратом для микрофиш, то проскочить к двери не удастся, она с грохотом бросила на стол прихваченные с собой книги, переодела ближайший манекен в свой свитер и шапочку и усадила куклу на стул. Потом стала ждать, когда он приблизится; и как только он подошел – проскользнула мимо него к выходу.

«Накати ей! Вздуй эту сучку!..»

Женева оставила позади очередной этаж.

Сверху раздался звук бегущих шагов. Господи Иисусе! Он ее нагонял! Тоже нырнул на лестницу и теперь был всего в одном пролете у нее за спиной. Чувствуя, как от усилий деревенеют ноги, поддерживая саднящую руку, Женева неслась вниз по ступеням, но шаги преследователя раздавались все ближе.

В самом низу она проскочила сразу четыре ступеньки и, неловко приземлившись, налетела на шершавую бетонную стену. Морщась от боли, девушка с трудом поднялась на ноги; шаги сверху приближались, по стене шахты скакала тень.

Женева бросилась к двери и оторопела, увидев обмотанный цепью засов.

О нет-нет-нет… Цепи на дверях пожарного выхода запрещены, но это не значит, что служащие музея не воспользуются ими для защиты от воров. А может, преследователь заранее намотал цепь, чтобы перекрыть ей выход. И вот она здесь – в темной каменной западне. Но что, если цепь только для вида?

Есть только один способ узнать, подруга!

Разбежавшись, Женева толкнулась в створку.

Дверь распахнулась.

Слава тебе…

Внезапно уши наполнил оглушительный рев, полоснул болью по сердцу. Женева закричала. Неужели ей прострелили голову? Нет, всего лишь сигнализация зашлась воем почище, чем Кишины малолетние братцы. Вот и улица. Захлопнув за собой дверь, девушка огляделась, решая, куда бежать – направо, налево…

«А ну-ка навалим ей! Давай, прессуй эту сучку!..»

Бросилась направо, на Пятьдесят пятую улицу, и нырнула в толпу спешащих на работу людей. Кто-то взглянул на нее с тревогой, кто-то с опаской, большинство же просто не обратили внимания. Снова взвыла сирена – это преследователь выскочил из дверей. Он попытается скрыться или продолжит погоню?

Женева бежала по улице в сторону Киш, которая стояла на краю тротуара со стаканчиком кофе в одной руке, а другой пыталась зажечь на ветру сигарету. У ее одноклассницы были темная, цвета мокко, кожа, аккуратный лиловый макияж и целый каскад светлых нарощенных косичек. Ровесница Женевы, Киш была на целую голову выше, с округлыми упругими формами, округлыми там, где надо: большие груди, широкие бедра, немного жирка. Она ждала Женеву на улице, так как музеи ее не интересовали, как, впрочем, и любые другие здания, где запрещалось курить.

– Жен! – Киш швырнула бумажный стаканчик на дорогу и бросилась навстречу подруге. – Чего стряслось? На тебе лица нет.

– Там… в библиотеке… – У Женевы перехватывало дыхание, к горлу волной подкатывала тошнота. – Один тип… на меня напал.

– Вот бля! – Лакиша резко обернулась. – Где он?

– Не знаю… бежал вдогонку…

– Спокойно, подруга. Надо отсюда валить. Давай-ка бегом.

Рослая одноклассница, которая давно прогуливала физкультуру и уже два года как курила, запыхтела рядом с Женевой, ритмично взмахивая руками.

Они успели пробежать полквартала, когда Женева, постепенно сбавляя темп, остановилась.

– Бросай якорь, подруга.

– Да ты с ума спятила, Жен?

Паника отпустила, и на смену пришло новое чувство.

– Бежим, подруга! – Киш задыхалась. – Шевели задницей!

Но Женева Сеттл уже все решила. Ее страх перешел в злость: «Ну нет, просто так этот подлец не отвертится». Она посмотрела вдоль улицы в одну сторону, в другую и, увидев то, что искала – как раз у входа в переулок, откуда минуту назад неслась со всех ног, – без колебаний зашагала обратно.

Оказавшись примерно в квартале от музея посреди толпы спешащих на работу людей, Томпсон Бойд перешел с бега на быстрый шаг. Он был средним во всех отношениях человеком: среднего роста и веса, среднего телосложения, средней физической силы. Даже волосы были средне-каштанового оттенка. (В тюрьме ему прилепили кличку «серый статист».) Окружающие часто его просто не замечали.

И все же бежать в центре города, если, конечно, не ловишь автобус или такси, значит, притягивать к себе лишние взгляды. Поэтому Бойд сбавил темп и вскоре полностью растворился в толпе.

У перехода на перекрестке Шестой авеню и Пятьдесят третьей, дожидаясь зеленого сигнала светофора, он быстро обдумал сложившуюся ситуацию и принял решение. Сняв с себя плащ, перекинул его через руку – так, чтобы не пришлось далеко лезть за оружием, – развернулся и зашагал обратно к музею.

Томпсон Бойд никогда не отступал от прописных истин своего ремесла. Казалось бы, глупо возвращаться на место неудавшегося покушения – туда наверняка уже подтягивается полиция. Однако люди особенно уязвимы, когда вокруг полно полицейских. Нередко в такой ситуации к человеку можно подобраться поближе. Неотличимый от остальной толпы, «серый статист» Томпсон Бойд вновь направился к Музею афроамериканской истории.

Некоторые вещи иначе, как чудом, не назовешь.

Где-то в мозгу или теле в ответ на мысленный или физический раздражитель – захотелось чего-нибудь выпить или руку обожгла горячая сковородка – рождается нервный импульс, передающийся по оболочкам нейронов от одной клетки к другой. Вопреки расхожему мнению этот импульс не электрический ток, а волна возбуждения, которая складывается из кратчайших перепадов потенциала на поверхности нервных клеток. Скорость ее распространения высока – около ста двадцати метров в секунду, а сила возбуждения всегда неизменна – сигнал либо есть, либо его нет.

Когда нервный импульс достигает цели: мышц, желез, органов, он вызывает ответ, заставляя сердце сокращаться, легкие – качать воздух, тело – танцевать, руки – двигаться, писать любовные письма, управлять космическим кораблем.

Это ли да не чудо?

Но что, если произошел сбой? Что, если ты осматривал место убийства в строящейся подземке и на тебя обрушилась балка, переломив шейный отдел всего в четырех позвонках ниже основания черепа – как это случилось с главой опергруппы Линкольном Раймом несколько лет назад?

Когда такое происходит, любые прогнозы теряют смысл.

Даже если спинной мозг остается цел, кровоизлияние в месте удара вызывает сдавление и голодание нервных клеток. Положение усугубляется тем, что, отмирая, нейроны по неясным причинам выделяют токсичную аминокислоту, которая разрушает соседние клетки. В конце концов, если пациент выживает, поврежденные клетки оказываются намертво замурованы рубцовой тканью. И «намертво» – не преувеличение. Потому что в отличие от нейронов периферической нервной системы клетки головного и спинного мозга не восстанавливаются. Отмирая, они утрачиваются навсегда.