Саркофаг - Андрей Посняков

– Летом надо было собирать!

– Ха! Летом?

Биологи что ли?

– Эй, эй, господа, – снова подал голос Максим. – Вы тут самолета, «кукурузника» такого, не видели? Должны ведь были, он тут недалеко упал… сел…

И снова никакого ответа. Студенты Макса игнорировали напрочь, просто в упор не видели… Не видели?

Страшное подозрение, внезапно охватившее молодого человека, теперь превращалось в уверенность.

А ну-ка…

Подойдя ближе, Максим помахал рукой перед глазами чернявого. Тот продолжал разливать вино, ничего не видя. Тогда, собравшись с силами, Тихомиров размахнулся и ударил парня в скулу… И упал, упал прямо в грязь – кулак прошел сквозь морду чернявого, словно его и не было.

Вот теперь все сомнения отпали.

Морок!!!

Как тогда, в Калиновке.

Тоже середина семидесятых? Или какая-то иная эпоха?

Поднявшись, Макс посмотрел на грузовик – номер «12–34 ЛОХ» белыми по черному буквами. Ну точно, снова семидесятые – черные номера! Интересно, почему так?

Впрочем, не об этом сейчас нужно было думать. Весь этот мир, как хорошо помнил Тихомиров, был для него мороком, мифическим зазеркальем, где нельзя было ни попить, ни поесть, зато можно было легко проходить сквозь стены – вот только разбежаться. И никто не мог его здесь видеть… никто, кроме особо одаренных, так сказать, поцелованных Господом – художников, музыкантов и прочих. Да и то для этого нужно было взять какую-то вещь из их мира – кепку, например, на голову надеть.

Молодой человек уже потянулся рукой к сидевшему рядом с парнями шоферу – столь малое воздействие Макс мог проделать и в мороке, и даже бутылку с портвейном мог бы с ящика скинуть, разбить… а вот стакан из чьих-нибудь рук выбить – уже не мог.

Студенты… народ умный, творческий… может, кто и увидит? Хотя…

Тихомиров резко отдернул руку – а зачем ему общаться с кем-то из «этих»? Чем они ему смогут помочь? Накормят? Хха!!! При всем даже желании… Расскажут о самолете? Хм… Если б здесь что-то такое и случилось – так давно бы уже все взахлеб обсуждали! И не сидели бы здесь – смотреть кинулись бы. Значит, ничего тут такого не было… Что же тогда получается – Ан-2, Олесю с Сашкой обратно в кокон выбило? А так и выходит! Тогда нужно что-то делать, нужно вернуться обратно, туда… Только вот как? В пригородных лесах, Макс хорошо помнил, была одна полянка, где росли странные радужные цветы – цветики-семицветики, и вот они каким-то образом давали возможность проникнуть… и туда, и обратно… Но до той полянки километров двести! А здесь? Здесь, может быть, тоже что-то подобное есть, но вот как найдешь? Посмотреть на месте падения «кукурузника»? На месте предполагаемого падения… нет, лучше сказать – посадки. А что еще остается-то? Пожалуй, так и надобно поступить.

Приняв решение, молодой человек зябко поежился от налетевшего ветра – его он все-таки чувствовал – и быстро зашагал обратно к оврагу. Студенты за спиной запели «Летку-енку».

А вазе уж грозит нежданная беда!

Увял ее цветок; ушла ее вода…

Арман Сюлли-Прюдом.

Разбитая ваза

Тихомиров прошлялся вокруг оторванной самолетной двери до полудня, обследовал весь овраг и картофельное поле – и ничего не нашел. Никаких цветиков-семицветиков, никаких обломков – ни-че-го!

И что было теперь делать? Ни пожрать, ни попить, ни даже – при всем желании, а желание такое было – выпить! Оставалось одно – медленно сдохнуть. Впрочем, отнюдь не медленно – сколько человеческий организм может выдержать без воды?

А хоть бы и сколько – Максим вовсе не горел желанием испытывать это на себе, совсем наоборот, он собирался отсюда выбраться и отыскать своих…

Нужно действовать, ничего другого не остается. Действовать… А как? Думай, Макс, думай, на то тебе и башка дана, а не только для того, чтоб ею кушать и кого-нибудь в нос бить. Что, не думается? Так походи по полю, поищи…

Цветики-семицветики… Если учесть, что они всему причина, то… студенты ведь, кажется, с биофака, без разницы, из универа или из «Герцена», девчонки про гербарий болтали. Точно – болтали! Гербарий… А вдруг?

Сплюнув, Максим опять побежал к ребятам. Вот уж поистине – дурная голова ногам покоя не дает.

Скользила под ногами вязкая бурая грязь, пару раз молодой человек чуть было не упал, но ничего, обошлось, выскочил к костру… уже затушенному – студенты закончили работу и теперь с хохотом забирались в кузов грузовика. Не того, что приезжал за ящиками, другого, ГАЗ-57, с желтой кабиной и устроенной в кузове дощатой будкой. На будке кто-то уже успел написать цветным мелом – «Deep Purple».

Макс едва успел забраться, устроился у кого-то на коленках – все равно никто его тут не видел и не ощущал. Запустив двигатель, водитель – усатый, средних лет дядька – заглянул в кузов:

– Все?

– Все, все, поехали.

Грузовик, сдав задним ходом, развернулся и, подпрыгивая на колдобинах, покатил по полю к шоссе.

– Как прекрасен этот мир – посмотри-и-и! – хором затянули студентки, среди которых попадались и вполне симпатичные, и очень даже ничего, и даже просто писаные красавицы. Особенно одна брюнеточка с глазами цвета синего моря и золотистой от летнего загара кожей. Одета она была в светло-синие, застиранные чуть ли не до дыр джинсы, клетчатую ковбойскую рубашку и хэбэшную курточку со значками – комсомольский, «Ленинград – город-герой» и подобными, среди которых резко выделялся эмалевый волк из мультфильма «Ну, погоди!». Веселая, видать, была девчонка! Кстати, именно у нее на коленках Максим сейчас и сидел, жаль, что девчонка этого не ощущала. А рубашечка-то у нее расстегнута аж на три пуговицы… Интересно, есть ли… Есть. Вон он, бюстгальтер, черный, кружевной – наверное, импортный, для того и пуговицы расстегнуты, вовсе не для сексуальности пущей, а чтоб хоть кусочек заграничной, бог весть как раздобытой красоты показать.

Волнистые волосы девушки ниспадали на плечи, пушистые ресницы томно прикрывали глаза. Э-эх…

– Надька, запевай-ка нашу!

Брюнетка улыбнулась:

– Да ведь только что ее пели!

– Все равно! Давай, Надюха!

– Ну ладно…

По рюмочке, по маленькой,

Налей, налей, налей!

По рюмочке, по маленькой,

Чем поят лошадей…

Хорошо ехали! Славно. Только что-то рановато – далеко ведь не вечер еще.

– Рустам, танцы сегодня устроим?

Это обращались к тому, к чернявому.

– Ну правда, Рустамчик, суббота же!

Ага, вот оно что. Суббота.

– Будут вам танцы, – покосившись на Надю, ухмыльнулся чернявый. – Но только – после комсомольского собрания.