По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла - Генри Воллам Мортон

Я поинтересовался мнением одного из местных стариков, которого встретил на церковном погосте.

— Да как вам сказать, — затруднился он. — Помнится, в 1921 году мы снимали эту башку со стены, чтобы почистить и подновить. Все, что я знаю, так это то, что сделана она из целикового камня, а рога медные, да еще и полые внутри…

С тем я и отбыл.

Когда-нибудь я еще вернусь к этой теме. Есть у меня одна задумка: составить сборник легенд и местных преданий, собранных в радиусе двадцати миль от Чаринг-Кросс. Наверняка среди них окажется и история Хорнчерча. Я слышал, будто в древности — когда в зарослях дикой ежевики еще можно было наткнуться на развалины древнеримских вилл, — так вот, в те времена Эдуард Исповедник, наш король-монах, частенько наведывался в здешние края. Они настолько ему полюбились, что Эдуард даже повелел выстроить себе в Хаверинге жилище — на северной обочине старой римской дороги, совсем недалеко от Хорнчерча. Если учесть, что словом «бауэр» в старину обозначали приют или убежище, то понятно откуда взялось название «Хаверинг-атте-Бауэр».

Кстати, та самая деревенская церковь, которую я осматривал в Хорнчерче, вплоть до эпохи Генриха II служила приходской церковью Хаверинга. И вот какая с ней связана история. Если верить преданию, то во время церемонии освящения церкви, которую проводил сам Эдуард Исповедник, к нему приблизился старик-нищий весьма приметной наружности и попросил милостыни — как он сказал, «во имя Господа нашего и святого Иоанна Богослова». Как это часто бывает с королями и миллионерами, денег у Эдуарда с собой не оказалось. И тогда он снял с пальца перстень и протянул его нищему со словами: «Возьми кольцо!» (по-английски это прозвучало как «Хав-э-ринг»). Старец с благодарностью принял дар короля и удалился. Никто его больше в той округе не встречал, но с тех пор данную местность так и стали именовать — Хаверинг.

История эта имела свое продолжение. Несколько лет спустя группа английских паломников двигалась в Иерусалим, и пришлось им заночевать в некоем пустынном месте. Вдруг они заметили вдалеке странную процессию: люди в белом шли с зажженными свечами, а предводительствовал величественный старец. Наши пилигримы поспешили нагнать процессию, и тогда старик поинтересовался, откуда они родом. Узнав, что из Англии, он пригласил их с собой. Вскоре процессия достигла города, где паломников расположили со всеми удобствами и накормили вкусной, хоть и непривычной, пищей. Поутру англичане засобирались в путь. Старец вышел их проводить и сообщил, что он-то и есть святой Иоанн Богослов. Он вручил паломникам перстень и велел передать его королю Эдуарду.

— Скажите своему повелителю, — напутствовал он пилигримов, — что я благодарен за тот дар, который он преподнес мне на освящении моей церкви. Порадуйте его также: скажите, что уже в ближайшие полгода он окажется у меня на небесах, где и будет вознагражден в соответствии со своей праведностью и щедростью.

Вернувшись на родину, паломники разыскали короля Эдуарда — тот, как всегда, находился в своем хаверинговском убежище — и передали кольцо вместе с посланием святого Иоанна. И что бы вы думали? Вскоре Эдуард Исповедник действительно занемог. Пятого января 1066 года он скончался и был похоронен в Вестминстерском аббатстве.

Перстень же Эдуарда Исповедника стал ценной реликвией, и по сей день его надевают на палец английским королям во время церемонии коронации. Конечно же, у Эдуарда было не одно кольцо, но традиция утверждает, будто великолепный сапфир, украшающий крестообразное навершие Королевской государственной короны, некогда принадлежал Эдуарду и в последующие годы был извлечен из его гробницы в Вестминстерском аббатстве. Предполагается, что камень этот обладает магическими свойствами — в частности, способен излечивать судороги (весьма редкая, но небесполезная способность).

Эта удивительная история, случившаяся на самой заре нашей истории, припомнилась мне, пока я прогуливался по тихому церковному кладбищу. Между прочим, кладбище это до 1410 года служило местом захоронения жителей Ромфорда, а впоследствии, до самого 1718 года, также и обитателей Хаверинга. Покинув церковь, я прошелся по центральной Хай-стрит, которую на самом деле следовало бы называть Пелт-стрит. Я шел и с ненавистью думал о тех пронырливых и бестолковых скептиках, которые берутся судить о вещах, в которых ничего не понимают. Мне не стыдно признаваться: я действительно искренне ненавижу людей, которые утверждают, будто ничего этого не было — и прекрасная леди Годива не скакала обнаженной по улицам Ковентри, и король Альфред не пек свои булочки. Именно они, эти горе-археологи, доказывают нам, что название Хаверинг не имеет никакого отношения к кольцам, а происходит от слияния двух древнесаксонских слов: «хэфер», что в переводе означает «козел», и «инг» — «луг».

Ну и бог с ними! Пусть остаются со своим «козлом», я же — удаляясь по Челмсфорд-роуд — наслаждался совсем другой историей.

3

Солнце зашло за тучку, и начался дождь. Птицы пели как-то особенно громко — точно роняя свою скороговорку на молодую зеленую листву. Прошло совсем немного времени, и небосвод снова просветлел. Дождик поредел, он шел словно нехотя, без энтузиазма, затем и вовсе прекратился — так же неожиданно, как и начался. Я посмотрел на запад и увидел радугу: она вырастала приблизительно над Бишопе-Стортфордом и затем, протянувшись через все небо, оканчивалась где-то на просторах Северного моря.

Что за удивительная свежесть царит в воздухе после этих скоротечных весенних ливней! Повсюду разлит добрый, честный запах сырой матушки-земли с оттенком молодых, только-только народившихся грибов. В ушах звенит от несмолкаемого гудения трудолюбивых насекомых. Трава сверкает новоприобретенной чистотой и зеленью, и повсюду — на каждом листочке в саду, на каждой веточке живой изгороди — висят, колеблясь и блестя, дождевые капли.

Я остановился возле маленького домика на обочине Колчестерской дороги и спросил чего-нибудь поесть. Стоявшая в дверях женщина покачала головой и с явственным эссекским акцентом ответила, что ей нечего мне предложить. Я, напустив на себя оскорбленный вид, указал на жестяную вывеску, которая со скрипом раскачивалась и гремела на ветру. На ней значилось одно-единственное слово: «Закуски». Многие сельские жители почему-то полагают, будто все автомобилисты привыкли к изысканным завтракам из Мэншн-хауса. Остальным путешественникам проще. Что касается велосипедистов, они всегда готовы есть яйца. Неряшливого вида молодые люди в грязных башмаках, с томиком стихов в кармане и огнем нонконформизма в глазах — те самые, которые вечно норовят во время беседы пристроить свой рюкзак на хозяйскую изгородь; эту публику вполне может удовлетворить романтическая трапеза в виде куска хлеба с домашним сыром. В отношении же нас, автомобилистов, сельчане рассуждают примерно таким образом: уж коли человек может себе позволить путешествовать в дорогущем шумном авто, то ему, конечно же, ничего не стоит заполучить сытный обед в хорошем ресторане. На что ему наши скромные «закуски»! В разговоре эти простые души начинают конфузиться и всячески отнекиваться. Если же вы настаиваете и авторитетно заявляете, что больше всего на свете любите изрядный ломоть хлеба с желтым сыром поверху, они краснеют и нерешительно мямлят: «Ну, не знаю… Если вы не возражаете…» или же «Если вы имеете в виду…»