Куколка - Лесли Пирс

В один из редких случаев, когда у Энни появилось желание поговорить, она рассказала дочери, что была любимицей Графини, которая управляла борделем еще до рождения Бэлль. Если бы не расположение этой женщины, Энни вышвырнули бы на улицу и она закончила бы свои дни в работном доме. Она объяснила, что Графиней ее благодетельницу называли из-за величественной манеры держаться, а еще потому, что в молодости она была настоящей красавицей и имела обожателей из высшего общества. Поговаривали, что один из ее поклонников был членом королевской семьи — он и поселил ее в Джейкс-Корт.

Когда Бэлль была еще маленькой, Графиня заболела и Энни целый год выхаживала ее. Перед смертью хозяйка борделя написала завещание, согласно которому все ее имущество переходило к Энни.

С тех пор борделем управляла мама Бэлль. Она принимала на работу и увольняла, играла роль хозяйки, распоряжалась деньгами. В Севен-Дайлс говорили, что у Энни вполне пристойный бордель, даже несмотря на то что сама она черствая как сухарь.

Бэлль с детства слышала слово «бордель», но по-настоящему не понимала смысла этого слова, знала только, что об этом не стоит говорить в школе. Еще дом Энни называли «домом красных фонарей». Несколько лет назад Бэлль спросила маму, что это означает, и та объяснила ей, что это место, где развлекаются джентльмены. По тому, как резко ответила Энни, Бэлль поняла, что дальше расспрашивать не стоит.

В Севен-Дайлс любую женщину или девушку, которая одевается несколько вызывающе, ведет себя немного вздорно или развязно и любит пропустить стаканчик и потанцевать, скорее всего, назовут шлюхой. Это бранное словцо произносили здесь так часто, что оно звучало почти ласкательно — ну, как «кокетка» или «чаровница». И до недавнего времени Бэлль верила, что ее мать занимается только тем, что устраивает ночные вечеринки, где джентльмены могут провести время с веселыми, беззаботными девушками, выпить и потанцевать.

Но потом Бэлль стала понимать, что мужчины испытывают какое-то желание и именно для удовлетворения этого желания приходят в такие места, как у Энни.

Подробности того, что следовало за этим, Бэлль так и не выяснила. Ни Энни, ни Мог не заводили разговоров на эту тему, а девушки слишком боялись навлечь на себя гнев хозяйки, который обязательно обрушился бы на них, если бы Бэлль узнала эту тайну.

По ночам, когда Бэлль лежала в постели в полуподвале, до нее долетали звуки: живая мелодия пианино, звон бокалов, мужской гогот, топот танцующих ног и даже пение — казалось, наверху веселье лилось через край. Иногда Бэлль жалела, что у нее не хватает смелости тайком подняться по лестнице и подсмотреть хотя бы в замочную скважину.

Однако, несмотря на свое страстное желание узнать правду о том, чем занимается ее маменька, Бэлль чувствовала, что не все так гладко — есть и обратная сторона медали. Временами она слышала плач, мольбы и даже крики и отлично осознавала, что жизнь девушек не всегда полна роз. Бывали дни, когда они спускались к обеду с покрасневшими, заплаканными глазами и съедали свою порцию в угрюмом, гнетущем молчании. Случалось, что у кого-то появлялся синяк под глазом или на руке. Даже в лучшие дни девушки были бледными и какими-то изнуренными. Да и к Бэлль они не испытывали симпатии. Мог говорила, что девушки думают, будто Энни велела Бэлль шпионить за ними, а еще они ей завидуют. Бэлль не понимала, чему тут завидовать — ее ничем не выделяли ни в еде, ни в одежде, — но девушки никогда не вели с ней бесед и тут же прекращали разговор, когда она входила в комнату.

Только Милли, самая старшая из девушек, относилась к Бэлль по-другому. Она улыбалась ей и была не прочь поболтать. Но Милли была не особо умна, она, как бабочка, перелетала с темы на тему, не в силах вести серьезную беседу.

В действительности единственной подругой Бэлль была Мог. Она была для нее гораздо ближе, чем Энни. На самом деле Мог звали Мовенна Дейвис, она приехала из долин Уэльса. В детстве Бэлль не могла выговорить «Мовенна», поэтому звала няню Мог — так это имя за ней и закрепилось. Однажды Мог призналась Бэлль: если бы сейчас кто-то назвал ее Мовенной, она бы не откликнулась на собственное имя.

Мог была стройной женщиной лет сорока с простоватым лицом, тусклыми каштановыми волосами и голубыми глазами. Она работала в этом доме служанкой с двенадцати лет. Возможно, из-за своей неказистой внешности она так и продолжала убирать в комнатах и разводить камины, надев черное платье, белый фартук и чепец, в то время как девушки наверху наряжались в яркие атласные платья и повязывали волосы лентами. Но только Мог оставалась в доме неизменной. Она не устраивала скандалов, не ссорилась, не дралась. Мог выполняла свои обязанности по дому с безмятежной радостью, ее преданность и верность Энни и любовь к Бэлль были безграничны.

Главный вход в бордель Энни располагался на Монмут-стрит, вернее, в отходящем от нее небольшом переулке, но этим входом пользовались только посетители-мужчины: четыре ступеньки вверх, парадный вход, вестибюль и гостиная. Остальные обитатели дома входили через другую дверь, находившуюся за углом Джейкс-Корт: пересекаешь небольшой дворик, потом преодолеваешь шесть ступенек вниз к черному ходу и попадаешь в полуподвальное помещение.

Когда Бэлль проходила через буфетную, Мог резала на кухонном столе мясо. Кухня представляла собой большое помещение с низким потолком, пол был вымощен плиткой. В центре стоял огромный стол. Возле одной из стен стоял буфет, где хранилась вся посуда, а у противоположной стены была плита, висели на крючьях кастрюли и сковородки. В кухне благодаря плите всегда было тепло, но немного темновато из-за того, что она находится в полуподвальном помещении. Зимой здесь все время горели керосинки. Тут же на этаже были расположены еще несколько комнат: прачечная, спальни Бэлль и Мог, несколько кладовых и кладовка с углем.

— Иди погрейся у плиты, — посоветовала Мог, увидев Бэлль. — Не знаю, почему тебя так тянет на улицу! Терпеть не могу всю эту суету, когда тебя постоянно толкают и повсюду шумят.

Мог редко отходила от дома дальше, чем на десять метров, потому что боялась толпы. Она призналась, что девять лет тому назад, когда ходила поглазеть на похороны королевы Виктории, попала в такую давку, что у нее чуть сердце не выскочило — она подумала, что умрет.

— У нас тоже не очень тихо, но, похоже, здешний шум тебя не беспокоит, — сказала Бэлль, снимая накидку и шарф.

Она слышала, как наверху кричит Салли, новенькая.

— Эта долго не протянет, — глубокомысленно заметила Мог. — Слишком острое шило в заднице!

Мог редко отпускала замечания по поводу девушек, и Бэлль понадеялась, что сегодня ее можно будет разговорить.

— Ты о чем? — спросила она, грея руки над печкой.

— Эта Салли считает, что она лучше всех, — ответила Мог. — То и дело спорит, постоянно выставляет себя напоказ. Остальным девушкам это не нравится — не нравится, как она подает себя господам.

— В каком смысле «подает»? — спросила Бэлль, стараясь скрыть интерес.

Но Мог заметно напряглась, неожиданно осознав, что разговаривает о вещах, о которых ее подопечной знать не следует.