День 21. Книга первая - Анна Грэм

Он наказывал меня даже за не вовремя вымытую тарелку, — Патрик прекращал унижать меня только тогда, когда видел мои слёзы, это было его стоп-сигналом, апофеозом, маркером отлично выполненной задачи — типичное поведение садиста-манипулятора, как позже объяснил мне психолог. И я была уверена, что заслуживаю такого отношения. А позже началось самое интересное. К насилию психологическому добавились проверка теории о синяках...

Максвелл всё замечал, он приблизил меня к себе и на правах наставника помог мне вылезти из всего этого. Он стал для меня вторым отцом, потому что помог родиться заново, заново стать собой. И пусть многого уже не исправить, я достигла главного — я освободилась от него.

На моем рабочем столе героически погибал кактус: я то заливала его, то неделями забывала полить. Со мной даже растения дохнут, я не умею заботиться о других — так говорил Патрик, его голос до сих пор порой звучал в моей голове. Усмехнувшись, я выдернула корешок из почвы, уколола палец. Забота о других — не моё, глупо пытаться себя переломить, а драка накануне вечером — это всего лишь моё желание подраться. Триггер. Я выбросила кактус в мусорный контейнер. Привычка к постоянному самоанализу отнимала у меня время — я открыла и закрыла челюсть, хрустнула шеей и запустила ноутбук.

Со дня Катастрофы прошло всего восемьдесят лет — одна человеческая жизнь — и за эти годы жизнь человечества круто поменялась. Точнее, она круто поменялась в течение первого года, после того, как погиб первый заражённый. Маленькая бактерия Сильва, созданная спасти Мировой океан от критических, необратимых загрязнений, в итоге убила больше народу, чем Первая и Вторая Мировая войны вместе взятые. Всего за год токсичными стали рыба, вода, береговая линия и даже воздух вблизи открытого океана, токсичными стали тела погибших. Этот год был годом оценки ущерба, который никак не хотел прекращаться. Пока мы занимались оценкой, зараза проникла на материки вместе с пассажирами кораблей, с морскими животными, с грузами и даже с ветром, воздухом и осадками: в тот год не стало Японии, Австралии, Мексики и западной части Европы. Огромный поток мигрантов понёс токсин глубже на материки, и тогда начались меры. Мир замер в ожидании и в изоляции в собственных домах. Миллионам позволили умереть, потому что медицина была бессильна. За этот год случилось несколько гражданских войн и переворотов, возросла преступность, паника угрожающей волной неумолимо откидывала цивилизацию на десятки лет назад. Лишь общими усилиями вновь созданного на базе ООН Объединённого правительства удалось остановить этот беспредел. Материки были поделены на три зоны: Чистую, Промежуточную и Мёртвую. Были возведены метеорологические щиты, защищающие землю от зараженных осадков и ветра. Была создана вакцина. И мы — Отдел по Ликвидации последствий, потому что последствия были с нами даже спустя восемьдесят лет. Потому что океан продолжал нести смерть.

Пролистывая старую видеохронику, я с замиранием сердца наблюдала, как люди плавали с аквалангами, ныряли с палуб роскошных лайнеров, рыбачили, путешествовали, гуляли по ночам и тесно контактировали друг с другом, даже будучи малознакомыми. У нас уже вошло в привычку вместо рукопожатий здороваться кивком головы и надевать респираторы в людных местах. У нас ультрафиолетовые лампы встроены в светильники, а кабины с антисептической обработкой стоят на главных улицах через каждые шестьсот ярдов. Мы не меняем сексуальных партнёров так беспечно и так часто, как то делали раньше, боясь элементарно заразиться. Я грустила, глядя на эти хроники — мы больше не могли жить так беззаботно, как жили наши предшественники, а самое ужасное то, что мы уже привыкли так жить.

Мысль пойти перекусить застала меня за чтением стенографии прошлогодней конференции ВОЗ. Спустившись вниз, в закрытое заведение только для сотрудников Отдела, я заметила Браунинга, сидящего за моим любимым столиком в самом углу. Кажется, он уже собирался уходить. Это не могло не радовать.

— Столик для социопатов? — Я потроллила саму себя и его заодно и плюхнулась в кресло напротив, боясь, что меня кто-нибудь опередит.

— То, что нужно, — он закатил глаза и обречённо вздохнул.

— Тоже бесит опенспейс? Я бы сдохла.

— Как думаешь, если я принесу Максвеллу коробку пончиков, он выделит мне отдельный кабинет?

— Ты же старший аналитик, попробуй.

— Я взяла вам кофе, сэр. — Мимо провиляла бёдрами стажерка Дебби Левицки.

Даже из своего тёмного угла я почувствовала запах её духов, пряный и сладкий, наверное, с феромонами. Ну, конечно, чем ещё заниматься в отделе аналитики, как не распространением флюидов молодой здоровой самки?

— Но я вечно всем нужен, — ответил Браунинг, проводив ее взглядом, полным задумчивости и скуки. Феромоны Левицки на старшего аналитика, кажется, не действовали.

Официантка принесла мне «как обычно»: чёрный кофе, тосты, сыр и овощи на гриле. Я всё ещё надеялась поесть одна.

— Она не выглядит слишком умной.

— Она делает, что скажут и почти даже не тупит. Академия присылает стажеров, не отвертеться. — В ответ я лишь пожала плечами. Надеюсь, он поймёт, что это жест сочувствия. — Зато я «сэр».

Браунинг устало потёр лицо — я услышала, как под его ладонями зашуршали колючки отрастающей щетины — и снова закатил глаза. Я улыбнулась, его сарказм пришёлся мне по вкусу.

Браунинг уже не вызвал у меня такого дикого утреннего раздражения — к обеду я «раскачалась» и перестала ненавидеть всё вокруг. Я посмотрела на него придирчивым взглядом инспектора. Кожанка поверх белой офисной рубашки — бунтарский дух, втиснутый в деловой дресскод?

— Привет. Кстати. — Он забыл поздороваться и теперь мягко и виновато улыбался мне, я в ответ помахала ему вилкой. — Как ты?

В целом, после развода или после вчерашнего? Он не уточнил, я тоже уточнять не стала.

— В норме.

На все три вопроса я бы ответила одинаково.

Уткнувшись в меню, которое каждый из нас знал наизусть, я приняла задумчивый и внимательный вид. Говорить мне не хотелось. Я надеялась, что помимо гениального аналитического ума природа отсыпала Браунингу хотя бы немного эмпатии.

— Ладно.

Он будто бы нехотя встал из-за стола, задержался, нависнув надо мной со своей внушительной высоты. Я вспомнила, как на первом курсе Академии он вечно загораживал мне обзор.

Сделав несколько шагов, Браунинг остановился.

— Флоренс?

— А?

Замешательство. Я вижу на его всегда каменном, чуть надменном лице замешательство. Это невольно заставило меня напрячься.

— Ничего.

Он ушёл, и я выдохнула. Накинув на соседнее кресло куртку, я создала видимость того, что место занято. Теперь никто не потревожит меня и моё одиночество.

Ровно в 6:00 сирена оповестила нас об окончании комендантского часа.

Я привыкла просыпаться за десять минут до неё и лежать в постели в тревожном ожидании этого резкого, пронизывающего до костей звука. Я натянула одеяло до подбородка, у меня жутко замёрзли ноги. Уже два года я спала в постели одна, но до сих пор не могла привыкнуть к ледяным простыням — одной меня не хватало, чтобы их нагреть. Живот сводило судорогой — осталось несколько секунд. Я прижала к ушам ладони и зажмурилась...