Завещание Аввакума - Николай Свечин

— Извини, земляк, долго не кричал, я и погорячился.

— Ништо, — бодро ответил тот, — мне наука — не хвались!

— Так как же это? — спросил Гаммель, отставив портвейн.

— Да на войне я этому научился, — скромно ответил Алексей. — У нас в команде пластунов был человек необычный, актер по ремеслу, Гиляровский его фамилия. Весь полк поборол, а там какие были геркулесы — о-го-го! Я единственный, кто продержался больше минуты. Ну, он и стал меня учить. Есть такая специальная гимнастика для мышц грифа, то есть пальцев и запястья. К концу кампании я с ним уже вничью ручкался и победил бы вскорости, да в госпиталь попал. Вот, тоже от него научился, — Алексей вынул серебряный пятиалтынный и без видимых усилий согнул его большим пальцем, зажав между указательным и безымянным. Собеседники его ошалело переглянулись, а Лыков так же легко сложил монету пирожком и кинул ее на стол. — Это малому на чай.

Новые знакомцы разговорились, Гаммель рассказал немного о себе и своем деле и все как-то присматривался к Алексею. «Что-то хочет», — понял тот и не ошибся. В конце беседы ювелир предложил помощнику надзирателя четвертной билет, сказав негромко:

— Возьмите, Алексей Николаевич, и, пожалуйста, не откажите в моей просьбе. Торговля наша особенная, убытки, случись что, многотысячные. Я здесь в четвертый раз, и каждый год кого-нибудь обворовывают. О прошлом годе взломали сейфы у Куприянова прямо в его магазине, ночью, а Гешефтера нашли зарезанным, вместе с приказчиком. Боюсь я. Взяли бы вы на себя труд предупреждать нас с Марком о том, какие бандиты и мошенники сюда наведываются, вас, наверное, сыскное о том извещает. А я вам каждую неделю по «беленькой» за труды. Я у себя в Москве так работаю с полицией, и пока Бог хранит.

И Лыков согласился.

Завидев теперь ювелира с Марком, он дружески пожал хозяину руку, шутливо ткнул кулаком в бок телоохранителя (тот испуганно отшатнулся) и сказал:

— Новости есть, Абрам Моисеевич. Пока так послушайте, а завтра я вам в письменном виде это принес у.

И он по памяти, слово в слово пересказал то, что услышал от городского сыщика Благово о грабителях, взломщиках и ювелирных мошенниках.

Гаммель и Марк слушали внимательно и серьезно, понимающе переглядывались. Особенно Гаммеля встревожили варшавские воры, славившиеся на всю империю умением «громить» сейфы при помощи специальных инструментов.

Когда Лыков закончил, Марк поежился и бережно прикрыл хозяина огромным плечом.

— Абрам Моисеич! Люди же видели, что вы из банка вышли. Это на тот случай, если за нами наблюдают… Пойдемте-ка быстрее в магазин, переложим деньги в сейф, вернее будет.

Алексей знал, что сзади под поддевкой у Каланчи засунут шестизарядный «веблей», а в правом сапоге спрятан нож. Кроме того, средь бела дня, в пятидесяти саженях от полицейской части… И тут же увидел неприметного человека, стоявшего к ним боком, но косившегося в их сторону. Заметив, что обнаружен, человек быстро зашел в соседнюю лавку.

Марк перехватил взгляд Лыкова, обернулся и успел увидеть профиль незнакомца.

— Во! — шепотом сказал он. — Вчерась он сидел в ресторации через два столика от нас.

— Я его запомнил, — тихо ответил Лыков.

— Быстрее в магазин, — заторопился Гаммель. — А вам, голубчик Алексей Николаевич, спасибо большое за доставленные сведения. Еще более благодарны будем, ежели завтра, как обещали, в записях это все доставите. И этого бы, серого… узнать, кто таков, почему вокруг вертится.

— Все сделаю, Абрам Моисеевич, — кивнул Лыков, и они разошлись.

Повернувшись, Алексей увидел далеко впереди быстро удаляющегося «серого», догонять его было бессмысленно, и он отложил незнакомца на ужо. А пока надо было продолжить обход.

Лыков пересек Царскую улицу и вышел на Главный бульвар, обошел «свои» ряды — Серебряный, Астраханские большой и малый, по Сибирской улице прогулялся до Пушного ряда и вышел к Обводному каналу, недавно переименованному в Бетанкуровский. Канал огромной подковой огибал территорию ярмарочного Гостиного двора. Параллельно ему была проложена подземная галерея, в которой по трубе текла, перегоняемая из Мещерского озера, вода. Вдоль галереи стояли белые конусообразные киоски числом 20 — спуски в отхожие места, в которых также можно было и курить (вообще на ярмарке курить запрещалось). Галерею с канализацией построил еще Бетанкур шестьдесят лет назад, и она успешно работала до сих пор, служа одновременно пожарным резервуаром с водой; дважды в день открытием специальных шлюзов отхожие места промывались.

Не успел Лыков дойти до белого киоска, как из него сломя голову выбежал татарин в фартуке, по виду уборщик, и закричал тонким визгливым голосом:

— Палисия! Палисия! Суда шипка беги!

Алексей мигом подскочил и схватил кричащего за рукав:

— Я — полиция! Говори, что случилось? — и махнул вынутой из кармана полицейской бляхой.

Татарин посмотрел на бляху и на Алексея ошалелыми глазами и выдохнул:

— Мертвая тело!

Самокатная площадь.

Тело мужчины, около 45 лет, чисто одетого, было спрятано в комнатушке, в которой татарин хранил метлы и веники. Через полчаса покойник лежал в секретном депо полицейской части, причем огласки при перевозке тела избегнуть не удалось; ярмарка уже потихоньку гудела и перешептывалась.

Пристав Львов заскочил, расстроенный, на минуту, посмотрел на убитого (дыра аккурат в сердце и орудия рядом нет, ясно, что не сам) и сердито пробормотал, глядя на хмурого Ничепорукова и вытянувшегося рядом во фрунт Лыкова.

— Ярмарка только завтра, а первый покойник уже сегодня! Ну, спасибо, Ничепоруков! Уж от восьмого квартала никак не ожидал. Отличились, етит твою мать! Через полчаса доклад его превосходительству, то-то он обрадуется!

И убежал, схватившись за красивую ухоженную голову.

Ничепоруков расправил плечи, глянул с усмешкой на Лыкова:

— Эх-ма, Лексей, мы же с тобою и виноваты, что покойника нашли! Ну, начальство ушло, давай за работу.

Убитого уже осматривал полицейский врач Милотворжский. Лыков с квартальным подошли к телу, тут распахнулась дверь, и вбежал сыскной надзиратель Здобнов.

— Ага! — только и сказал он и присоединился к наблюдавшим.

Милотворжский зондом прощупал рану в груди убитого, потом осмотрел все тело, хмыкнул («особых примет нет») и обратился к Здобнову и Ничепорукову:

— Значит так. Нанесен один удар, острым предметом, в сечении трехгранным…

— Штык? — тотчас же перебил Здобнов.

— Нет, скорее, стилет, хотя и штык не исключается. Смерть наступила тотчас же — удар очень точный, бил человек опытный. Содержимое желудка сообщу вечером после вскрытия. Покойник мертв примерно с полуночи. Пока все! — и Милотворжский удалился, помахивая тросточкой.