Завещание Аввакума - Николай Свечин

Раздосадованный Лыков сдал револьвер, попрощался с Ничепоруковым и Здобновым и ушел домой.

Утром следующего дня их конфидент нашелся — лежал на Сибирской пристани, засунутый между двумя цибиками с кожаным чаем[11], с трехгранной раной в сердце.

Пристав Львов рвал и метал: через два дня приезжает грозный генерал-губернатор Игнатьев, а у них уже два трупа. Здобнову было приказано «вылезти из кожи вон, но к приезду убийцу предоставить». Лыкова официально открепили от квартала и назначили помощником сыскного надзирателя Макарьевской части, то есть он стал сыщиком!

— Держись, Алексей, теперь все шишки наши, — сказал ему умудренный Здобнов. — С этих обалдуев какой спрос? Их дело в свисток свистеть, а жуликов с нас будут спрашивать.

Поиск убийц усилился. К полицмейстеру вызвали на беседу тех двух купцов, что были вчера в лавке Большакова вместе с покойным (их имена нехотя назвал хозяин лавки). Одним из них оказался сам Арсений Иванович Морозов, хозяин огромной Богородско-Глуховской мануфактуры, второй — туз помельче, но тоже козырный — коммерции советник Иван Александрович Найденов, совладелец торгового дома «А. Найденов и сыновья», а также брат знаменитого Николая Найденова, председателя Московского торгового банка и Московского биржевого комитета.

Оба купца ответили на крайне вежливо заданные им вопросы очень скупо (Лыкова, как мелкую сошку, к участию вообще не допустили, а Здобнов присутствовал бессловесно; он и рассказал Алексею о том, как шла беседа). Да, вон тот полицейский показывал им карточку какого-то человека, им не известного. Нет, они все трое не опознали личность на карточке. Молодой их товарищ, что ночью погиб — Яков Прохоров, сын одного из совладельцев (Алексея Яковлевича) Трехгорной мануфактуры, хороший парнишка. Они уже отбили телеграмму отцу, тот скоро приедет. Нет, Яша тоже ничего не знал и знать по молодости не мог; он на ярмарке всего второй раз, они его опекали и делу учили. Знакомств у Яши своих еще нет, кого он там мог узнать, упокой Господи его душу…

Беседа на этом и закончилась, купцы ушли.

После этого в кабинет допустили Лыкова. Совещание вел сам полицмейстер генерал-майор Каргер; присутствовали надворный советник Благово, пристав Львов, а также Здобнов и Лыков.

Здобнов доложил о ходе розысков, о встрече в лавке Большакова и о короткой беседе с Яковом Прохоровым на улице; высказал убеждение, что все трое купцов узнали убитого на фотографии. Благово и Львов сошлись во мнении, что тут явно какая-то купеческая, а может, и староверческая тайна, а значит, правды от купцов не добьешься и надо заходить с другого конца.

Благово умело вел беседу, направляя незаметно даже Каргера. Алексей видел, что он на голову выше всех в сыске, многоопытный Здобнов и тот слушал его с напряженным вниманием.

— Итак, господа, — говорил Благово, — что мы имеем? У нас есть некоторые факты, давайте построим логическую цепь. Убит неизвестный, в каблуке у которого господином Лыковым (благосклонный кивок в сторону Алексея) обнаружен первый лист старинной рукописи, предположительно связанной с Аввакумом.

Рукопись Аввакума привлекательна не только для староверов, она может быть предметом продажи, интересным любому богатому коллекционеру. Однако за такое до сих пор еще не убивали… Коллекционеры — люди хоть и чокнутые, но тихие, с бандитами не водятся. Поэтому я склоняюсь к староверам.

Дело в том, что купец, только что вышедший отсюда — Арсений Иванович Морозов — является тайным руководителем Рогожской общины. Человек он весьма влиятельный. По имеющимся у меня агентурным данным, все старообрядческие толки возбуждены появлением какой-то архиважной рукописи, предлагаемой к продаже. Деньги за нее просятся продавцом огромные, чуть ли не двести тысяч. Думаю, что с этой рукописью и связано наше убийство. Лист, найденный в каблуке убитого, скорее всего, своего рода торговый образец.

И, наконец, у нас два трупа с одинаковым ранением стилетом, что очень напоминает почерк Сашки Регента. Если в это дело ввязались Регент и его патрон Осип Лякин по кличке Ося Душегуб, значит, у нас серьезные проблемы.

— Что же нам делать? — спросил полицмейстер.

— Позвольте, — приподнялся Львов. — Предлагаю усилить режим на ярмарке и в городе, раздать всем городовым фотографические портреты Лякина и Регента, активизировать агентуру.

— Я переоденусь мазуриком и потолкаюсь в трактирах и на «мельницах», — предложил Здобнов.

— Только осторожнее, Иван Иваныч, — предупредил Каргер, — тебя там каждая собака знает. Без хорошего грима ни шагу.

— А я, ваше превосходительство, — осмелел Лыков, — обойду Пески с фотографией убитого неизвестного, опрошу прислугу в пельменных.

— Почему именно в пельменных?

— Вот, — Алексей вынул из кармана лист бумаги, — записка от полицейского врача Милотворжского по итогам вскрытия. Убитый ужинал в пельменной, а они у нас все на Песках.

— Разумно, — согласился Каргер. — Вы, господин Благово, назначаетесь ответственным за это дело. Я начинаю готовить отчет для графа Игнатьева, его сиятельство прибывает завтра. Держите меня в курсе дела. За работу!

Алексею повезло уже в третьем заведении — пельменной Тимофеева. Показав угрюмому хозяину бляху, он велел привести ему по очереди всех половых, которые работали днем 14 июля. Первый же малый, рыжий разбитной ярославец, опознал по карточке клиента.

— Знакомая нам личность, — уверенно сказал он. — Были у нас четырнадцатого, обедали с каким-то солидным господином. Господин этот не в первый раз на ярмарке, говорили, что он ювелир. По виду еврей, а по манерам — немец, аккуратный, чистенький. С ним еще огромный охранник был, сидел за другим столиком, но глаз с хозяина не спускал.

«Гаммель с Каланчой», — понял Лыков и чуть было не сорвался с места — бежать к ювелиру, но сдержался.

— О чем они говорили?

— Когда я подходил, они умолкали, и разговор у них был, по всему видать, секретный. Я лишь одно слово явственно услыхал.

— Какое слово?

— Странное слово… «Буффало».

— Буффало? Не ошибаешься?

— Святой крест! Буффало. Я еще спросил в тот же день у нашего постоянного клиента господина Щукина Петра Иваныча, он купец образованный, что сие слово означает, и он ответил, что это зверь такой в Америке, вроде буйвола или быка.

— Да, — задумчиво подтвердил Лыков, — буффало — это североамериканский бизон. Вот только откуда он на Нижегородской ярмарке?

И, заставив ярославца написать протокол опознания и отнести его в Макарьевскую часть, он быстрым шагом направился к Гаммелю.

Магазин ювелира находился в престижном месте, на Главном бульваре, в Серебряной линии. Подходя к нему, Алексей вдруг услышал сильные хлопки и звон разбитого стекла, и верхняя часть огромной зеркальной витрины с грохотом обрушилась на тротуар ему под ноги. Не мешкая, Алексей перемахнул через стекло, вбежал в магазин и увидел примечательную картину.