Сердце на Брайле - Паскаль Рютер

– Погоди, я сяду, мало ли какая новость…

– Я хотел спросить… Ты сам хорошо учился в коллеже?

Отец выглядел уверенно и страшно важно. Он улыбался и смотрел в пустоту. Казалось, папа копается в воспоминаниях, задумчиво почесывая правой рукой подбородок, будто пытаясь выбить из него искры прошлого.

– Да, просто блестяще.

– По каким предметам?

– По всем.

На его лице, которое расплывалось в мутноватом ветровом стекле, застыла забавная улыбка, гордая и в то же время грустная.

У меня всё-таки остались сомнения. Ведь есть такая ерунда, как отцовский долг, обязанность служить мне примером… Я вошел в дом, решив, что о «Трех мушкетерах» и Александре Дюма лучше расспрошу уважаемого Хайсама. Я выпил стакан воды и поднялся к себе в комнату под самой крышей. Потом вытряхнул рюкзак и расставил новые учебники на специально привинченной для них полочке. На стену я прикрепил расписание уроков, потому что в пятом классе[4] у меня в голове начали путаться предметы, часы, дни, и я постоянно всё забывал. Наконец я подписал тетради, указав на первой странице предмет и имя преподавателя, и обернул их в обложки. Потратил уйму времени, но вышло вполне прилично, и я даже подумал, что начинаю делать успехи. Успехи в подходе к учебе. Это суперважно. Ведь с правильным подходом и за всем остальным дело не станет.

Я спустился в гостиную и спросил папу, может ли он приготовить рис по-египетски по рецепту, который дал Хайсам. За ужином отец обратился ко мне так серьезно, что я даже испугался:

– Ну, мой мальчик, в этом году тебе нравятся преподаватели?

Ему явно очень хотелось сдержать обещание, данное Счастливчику Люку. Папа жаждал лично проконтролировать, что в этом году я буду вести себя как следует. Я кивнул для пущей убедительности.

– Видишь ли, мой мальчик, учебный год только начинается. И главное – начать его хорошо. Не слишком быстро, но всё равно живенько. Конечно, надо действовать осторожно… чтобы не выдохнуться на старте.

Он положил руку мне на плечо.

– Жизнь, старик, – это горный этап «Тур де Франс», а не спринт на велотреке. Запомни.

Где отец нахватался этих истин? Вот и он туда же – заговорил загадками.

– Знаешь, пап, я не люблю горы, они скользкие, а от велосипеда болит задница. Так что не обижайся, но, если хочешь меня подбодрить и научить жизни, придумай что-нибудь другое.

Мы убрали со стола и уселись друг напротив друга в старые глубокие кресла. Я начал первый, потому что вчера проиграл:

– Когда Панар и Левассор[5] запатентовали крепление двигателя на раме автомобиля в трех точках?

Он поразмышлял несколько секунд и пожал плечами.

– Легко: 14 января 1901-го. Моя очередь: первое использование радиатора в «панаре», год?

Я закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Первый радиатор… первый радиатор…

– Есть: 1897 год. И даже скажу, что это было на гонке Париж – Дьепп.

Отец восхищенно присвистнул и встал с кресла: его ждала работа.

– Удивительно, что ты наизусть выучил справочник Кребса, а…

Я догадывался, к чему всё это: он прав, однако можно было и не трогать эту тему.

– Я понял, папа, хватит, потому что потому, короче.

– Помнишь, раньше ты думал, что Нельсон Мандела[6] – нападающий «Осера»?[7]

– Не издевайся.

Мы рассмеялись, поддавшись нахлынувшим воспоминаниям, которые плавали и сталкивались друг с другом, как мыльные пузыри в воздухе.

– Вот увидишь, завтра я тебе такой вопрос придумаю – так просто не отвертишься, – сказал он, размахивая томиком Кребса, – ни за что не отгадаешь.

– Я тоже. И ты тоже не отгадаешь.

В комнате я взглянул на приклеенное к стене расписание и даже немного расстроился. Завтра первый урок в 8:30. Я вспомнил, что отец сказал про новый учебный год: «Главное – начать его хорошо. Не слишком быстро, но всё равно живенько». На прикроватной тумбе лежал роман Александра Дюма. Естественно, читать я его буду дольше, чем он писал. Я же дошел только до четвертой страницы. Конечно, я бы предпочел полистать справочник Кребса – что-то вроде библии «панара», – уж очень мне хотелось оставить папу с носом.

х – 2 (4 x + 1) = 4 (2 – x) + 2

Вот она, моя первая проблема в этом учебном году. Не единственная, но первая. Я покопался в голове: что там осталось с прошлого года? Пустота. Я повернулся к Хайсаму, который уже отложил ручку, и подумал: может, хотя бы на этот раз он не знает решения? Однако по одному загадочному прищуру было ясно, что уважаемый египтянин уже закончил вычисления. Я бросил в его сторону взгляд, полный безысходности, но в ответ Хайсам лишь слегка приподнял свою лапу над партой. Обычно он делал так в знак ободрения: не беспокойся, всё утрясется, пусть и не лучшим образом, но утрясется. Впрочем, я в любом случае волновался за свои пробелы в знаниях.

Я тайком взглянул на учительницу математики. Она перемещалась с забавным постукиванием, поскольку прихрамывала, а иногда даже ходила на двух костылях, напоминавших спицы, которыми она, казалось, вывязывала урок. Всезнайка Хайсам как-то сказал мне, что преподаватель математики очень несчастна, потому что давным-давно потеряла ребенка. Я же подумал, что именно поэтому учительница теперь заставляет нас решать уравнения. Однажды я спросил Хайсама: «А может, она до сих пор так и носит своего мертвого ребенка в правой ноге?» Он как-то странно посмотрел на меня, широко раскрыв рот (это было у него признаком глубоких раздумий), а потом положил руку мне на плечо.

– Возможно, для тебя еще не всё потеряно, старина.

Кажется, он глубоко впечатлился моим наблюдением, даже восхитился и именно с этого момента начал воспринимать меня чуть более серьезно. Я же подумал, что это просто офигенно – так приподняться в его глазах.

Я делал вид, что пишу, чтобы никто ничего не заподозрил. К счастью, прозвенел звонок.

В конце дня Хайсам старательно укладывал вещи в свой шкафчик. Я болтался в стороне, но, поскольку мой друг не спешил, пришлось идти в комнату его отца одному. В тот день наш консьерж водрузил на голову потрясающую красную феску, придававшую ему вид древнего владыки. Маленькая золотистая кисточка, которая свисала с фески на бархатной ленте, буквально гипнотизировала меня.