Печальный кипарис - Агата Кристи

– Дорогая, ты совсем как одна из тех полевых лилий! Нетрудишься, не прядешь![2]

– А ты считаешь, я должна это делать? – спросила Элинор.

Он покачал головой.

– Я люблю тебя такой, какая ты есть: изящная, сдержанная,ироничная. Я бы совсем не хотел, чтобы ты стала чересчур серьезной. Я простоимел в виду, что, если бы не тетя Лора, тебе, возможно, пришлось бы заниматьсякакой-нибудь неприятной работой. – Помолчав, он добавил: – То же самоеотносится и ко мне. Да, у меня вроде бы есть работа. Служу у «Льюиса и Юма».Там не надорвешься, и это меня устраивает. Работаю просто ради уважения ксамому себе; но – заметь! – я не беспокоюсь за свое будущее, поскольку возлагаюнадежды на наследство от тети Лоры.

– Послушать нас, так мы здорово смахиваем на пиявок, –проговорила Элинор.

– Чепуха! Нам всегда давали понять, что со временем и у насбудут деньги – только и всего. Естественно, это не могло не отразиться на нашемотношении к жизни.

– Но тетя Лора никогда нам не говорила, как именно онараспорядится своими деньгами, – задумчиво сказала Элинор.

– Какое это имеет значение! – воскликнул Родди. – Скореевсего, она поделит их между нами; а если она оставит большую часть – или дажевсе – тебе, как кровной родственнице, – я так или иначе получу свою долю, ибособираюсь жениться на тебе, моя радость; если же наша дорогая старушка решитотдать большую часть мне, как представителю Уэлманов по линии мужа, то и в этомслучае у нас не будет никаких проблем, поскольку ты выходишь замуж за меня. –Он нежно ей улыбнулся и добавил: – Нам здорово повезло, что мы любим другдруга. Ведь ты меня любишь, Элинор, не так ли?

– Да, – прозвучал холодный, почти официальный ответ.

– «Да»! – передразнил ее Родди. – Ты великолепна, Элинор.Эта твоя манера важничать, эта отчужденность и неприступность… Настоящаяпринцесса-недотрога. По-моему, именно за это я тебя и люблю.

– За это? – коротко спросила Элинор, едва сдержавпредательский вздох.

– Конечно. – Он поморщился. – Некоторые женщины такие… Незнаю, как сказать… такие собственницы… преданы ну просто по-собачьи – готовыутопить в своем обожании и любви. Терпеть этого не могу. А с тобой я никогда незнаю, чего ждать в следующую минуту, никогда ни в чем не уверен, мгновение – иты можешь стать холодной и высокомерной, того и гляди скажешь, что передумала,что не хочешь выходить за меня, вот как сейчас, даже не моргнув глазом. Тыизумительное создание, Элинор, – настоящее произведение искусства… такая… Такаябезупречная! Знаешь, по-моему, наш брак должен быть счастливым, – продолжил он.– Мы любим друг друга, не слишком сильно, но достаточно. Мы хорошие друзья.Наши вкусы во многом совпадают. Мы знаем друг друга вдоль и поперек. На нашейстороне все выгоды родства без недостатков родства кровного. Ты мне никогда ненадоешь, ты ведь такая непредсказуемая. Скорее уж я надоем тебе. Я ведь, всущности, самый обыкновенный малый…

Элинор покачала головой.

– Ты никогда не наскучишь мне, Родди, никогда!

– Радость моя! – воскликнул Родди и поцеловал ее. – ТетяЛора прекрасно знает о наших отношениях, хотя мы не были у нее после того, каквсе окончательно для себя решили. Не правда ли, это подходящий предлог, чтобысъездить к ней?

– Да, я на днях как раз думала…

– …что мы навещаем ее не так часто, как могли бы, – закончилза нее Родди. – Я тоже об этом думал. Когда у нее только-только случился удар,мы посещали ее почти каждую неделю. А теперь… мы не были у нее уже почти двамесяца.

– Если бы она нас позвала, мы бы тут же приехали, – заметилаЭлинор.

– Да, конечно! Разумеется, мы знаем, что сестра О’Брайеночень ей нравится и что за ней хороший уход. И все же мы, наверное, былинедостаточно внимательны. Я так говорю вовсе не из меркантильных соображений, ачисто по-человечески.

– Я знаю, – кивнула Элинор.

– Так что это мерзкое письмо в конечном счете принеслоопределенную пользу. Мы отправимся туда, чтобы защитить наши интересы… ну аглавное, мы же любим нашу старушку и хотим ее проведать.

Он зажег спичку и, взяв из рук Элинор письмо, поднес к немуязычок пламени.

– Интересно, кто его написал? Впрочем, какая разница…Наверное, кто-то из тех, кто, так сказать, «за нас», как мы обычно говорили,когда были детьми. Может, этот чудак сделал для нас доброе дело. Ведь чеготолько на свете не бывает! Мать Джима Партингтона отправилась на Ривьеру[3].Там ее лечил молодой очаровательный врач-итальянец. В конце концов она по уши внего влюбилась и оставила ему все свое состояние – до последнего пенни. Джим иего сестры пытались опротестовать завещание, но не тут-то было.

– Тете Лоре тоже нравится новый доктор, который взял себепациентов доктора Рэнсома. Но все-таки не до такой степени! К тому же в этомотвратительном письме речь идет о девушке. Должно быть, о Мэри.

– Вот поедем туда и сами все увидим, – сказал Родди.

Сестра О’Брайен, шурша юбками, проследовала из спальнимиссис Уэлман в ванную. Обернувшись, она сказала:

– Сейчас поставлю чайник. Уверена, сестрица, вы неоткажетесь от чашечки чаю на дорогу.

– Чашечка чаю, дорогая, никогда не помешает, –удовлетворенно заметила сестра Хопкинс. – Я всегда говорю: нет ничего лучшехорошего, крепкого чая!

Сестра О’Брайен, наполняя чайник и зажигая газ, говорила:

– У меня в этом шкафу есть все, что надо: чайник длязаварки, чашки, сахар, а Эдна приносит мне два раза в день свежее молоко. Нетнужды без конца звонить прислуге. А плита здесь просто замечательная – водазакипает мгновенно!

Сестра О’Брайен была высокой рыжеволосой женщиной леттридцати с ослепительно-белыми зубами, веснушчатым лицом и обаятельной улыбкой.Пациенты любили ее за бодрость и жизнерадостность. Хопкинс, районнаямедицинская сестра, простоватая, уже не очень молодая, приходила каждое утро, чтобыпомочь ей перестелить постель и совершить туалет пожилой леди, которая быладовольно грузной. Надо сказать, помощницей она была неоценимой – ловкой ибыстрой.

– В этом доме все сделано на совесть, – одобрительнозаметила Хопкинс.