Наемник - Эйке Шнайдер

Приграничье так приграничье. Вот уж где точно найдется дело для двух неплохих бойцов. Или одного бойца и одного целителя— Эрик сам толком не знал, какая из собственных ипостасей нравится ему больше. Когда-то он всерьез собирался остаться на кафедре университета, разрабатывать авторские плетения, писать научные труды и муштровать школяров. Все сложилась иначе, что, наверное, и к лучшему. Сейчас Эрик думал, что через годик-другой взвыл бы от такой жизни. Хотя если не с чем было бы сравнивать…

Он отогнал ненужные размышления. Какой смысл гадать, что было бы, если? Время вспять не поворотить, жить приходится сейчас.

Ингрид начала стаскивать с пальцев кольца.

— Уже надоели? — усмехнулся Эрик.

Ответ он знал — Ингрид терпеть не могла украшений. Даже перстень — знак полноправного одаренного, закончившего учебу — не носила, не говоря уж о серьгах, браслетах и прочих красивых, но таких неудобных безделушках. Она и сейчас надела драгоценности лишь потому, что знала — по их душу скоро придут и придется бежать в том, что на себе. Они ушли бы из города раньше, если бы в лечебницу Эрика не привели роженицу. Прогнать ее у Эрика не хватило духа. Так и провозился, пока не стало поздно бежать.

Ингрид не ответила — она не любила пустой болтовни. Вытряхнула из мешка кисет мягкой замши, принялась складывать в него украшения — кольца, цепочки, браслеты — купчихи в церковь и то надевают меньше. Эрик тоже стянул с себя лишние побрякушки, мужчине они и вовсе не пристали. Оставил только перстень одаренного да дымчато-алую стеклянную бусину на кожаном шнуре, обхватывавшем левое запястье. Ингрид носила такую же — по ним они могли найти друг друга, как бы их ни разбросала судьба. До сих пор не приходилось, но жизнь наемника переменчива. Может, и понадобится.

Эрик медленно поднялся, помедлил, прислушиваясь к себе. Уже не качало, и голова не кружилась. Вот и хорошо. Ингрид встала рядом, посмотрела туда, где виднелись крыши домов, перевела взгляд на Эрика.

— Тебя там не узнают? — спросил он.

Наверное, даже если в ней и признают чистильщицу, особой опасности в этом не будет. Никто не побежит доносить в столицу — далеко, да и незачем. Но все равно не хотелось бы, чтобы Ингрид вспомнили. А такую, как она, забыть трудно — высоченная, почти с самого Эрика, с ярко-рыжими кудрями, и отлично владеющая мечом. Впрочем, те, кому довелось испытать это умение на себе не на тренировочной площадке, уже ничего и никому не расскажут. Сам Эрик из толпы выделялся разве что ростом, но мало ли кругом высоких русых парней?

— Мы не останавливались в деревне, — сказала она. — Сразу ушли на станцию… четыре дня пути, — Она указала поперек дороги. А там, — Ингрид махнула рукой в противоположном от деревни направлении, — замок. Лиг двадцать пять, если напрямик и если я ничего не путаю. Много времени прошло.

Эрик кивнул. Снова посмотрел в сторону деревни.

— Пойдем. Кто-нибудь да пустит переночевать. И поесть бы неплохо.

* * *

Кавалькаду они заметили издалека. Всадники тоже не намеревались пробираться по грязи, что лошади по колено, и шли по стерне. Когда отряд приблизился — Эрик насчитал дюжину всадников — стало видно, что за лошадьми идут и пешие, а следом тащится обоз в три телеги.

Они с Ингрид отступили в сторону, давая дорогу, но то ли недостаточно быстро, то ли недостаточно почтительно — кланяться никто не собирался. Всадник, опередившей остальных ярдов на десять, замахнулся плетью, проезжая мимо. Эрик ударил его плетением, сбрасывая с коня. Человек сгруппировался в полете, вскочил на ноги, потянулся к мечу. Остальные осадили лошадей, развернули к двоим пешим. Уставились с любопытством.

Эрик представил, как они с Ингрид смотрятся. Ну да, плащи, хоть и доброй шерсти, но немаркие коричневые — такие цвета носит простонародье. Прорехи и кровь на одежде. Никаких украшений, кроме перстня, который еще поди угляди из седла. Хотя надо быть слепым, чтобы не рассмотреть в Ингрид женщину, а простолюдинки штанов не носят. Но, опять же, чтобы это вспомнить, надо подумать чуть-чуть прежде, чем размахивать плетью, отгоняя с пути недостаточно почтительных незнакомцев. Стоит, пожалуй, сразу дать понять, с кем имеют дело.

Он зажег на ладони огонек, пристально посмотрел на того, кто потянулся к мечу.

— Не советую.

Мужчина замер в нелепой позе, остановив движение. Видно было, что он очень хочет оглянуться на тех, что выстроились за ним — и опасался отвести глаза от огонька на руке. Как будто его взгляд мог остановить Эрика, если тому вздумается атаковать.

— Прошу прощения, господин.

Один из троих всадников коротко поклонился с седла. Мужчина средних лет, в бороде и русых волосах поблескивали серебряные нити, гармонируя с серебряным шитьем черного дублета. Правильные черты лица почти не портил старый шрам, прошедший наискось со лба через переносицу до скулы. Эрик отметил про себя, что лечили его неплохо — рубец выглядел чистым и тонким, значит, зажил, не гноясь. Но затягивали не плетениями, тогда бы и следа не осталось.

— … и вы, госпожа. — Еще один поклон в сторону Ингрид. — Могу я как-то компенсировать это недоразумение?

— Не стоит беспокойства. — Эрик поклонился в ответ так же небрежно. — Никто не пострадал.

На самом деле ему вовсе не улыбалось сцепиться со всем отрядом благородного. Плетения плетениями, но при таком соотношении сил, да еще когда конные против пеших, за исход стычки он бы не поручился.

— Благодари господ одаренных, болван, что жив остался, — сказал человек со шрамом.

«Господ», не «господина». Необычно для благородного. Благородные держали женщин за что-то среднее между экзотической зверушкой и источником, производящим наследников. Можно баловать, можно посвящать стихи и восхищаться красотой — пока та не истает в бесконечных беременностях и родах, но полагать, будто женщина что-то может решить сама? Тем более когда речь идет о возможной схватке? Да никогда. Где этот успел не только узнать, но и перенять часть привычек одаренных— по крайней мере, когда речь идет о них самих?

Сброшенный с коня поклонился, бурча извинения вперемешку с благодарностями, в искренность которых Эрик не поверил. Снова взобрался в седло.

— Болван, — повторил всадник в черном с серебром. Обернулся к тому, что ехал слева. — Фолки, зачем вы держите таких дурней?

— А мне умные не надобны, надобны верные, — ответил тот. Он казался моложе первого, круглое лицо с белесыми бровями выглядело открытым и доброжелательным. Если не заглядывать в глаза — светло-голубые, выцветшие, они не выражали ровным счетом ничего, как у снулой рыбы. Одет он был богаче первого — в зеленое с золотым шитьем, на шее висела толстая цепь с изумрудами. Эрик невольно задумался, не ноет ли у белобрысого затылок по вечерам: потаскай-ка весь день на загривке этакую тяжесть…

Первый усмехнулся, но ничего не сказал. Обернулся, выискивая кого-то взглядом. Из-за столпившихся позади всадников выбрался один — одна, поправил себя Эрик. На вид раза в два моложе первого, волосы убраны под покрывало замужней, на шее свадебная гривна. Серые глаза, мягкая полуулыбка. Платье черное с серебром, как и у него. В дамском седле девушка держалась уверенно — насколько вообще можно уверенно держаться сидя боком, точно на насесте. Но личико показалось Эрику осунувшимся, под глазами залегли тени — должно быть, не первый день в пути. Интересно, что проще: трястись в седле или в повозке по грязи и ухабам?