Французская лилия. Роман о замках - Жюльетта Бенцони

Тогда она поселила в прекрасном отреставрированном особняке своего брата, маркиза де Мариньи, главного управляющего королевским строительным ведомством, а также своего верного интенданта Коллена. Кстати, имя маркиза носит сейчас один из парижских бульваров. Именно он придал окончательную форму садам будущего Елисейского дворца, после того как провалилась идея мадам де Помпадур устроить там огород. Маркиза действительно хотела разбить в саду огород, который смог бы посоперничать со знаменитым королевским огородом в Версале, однако идея эта вызвала бурю негодования со стороны парижан: теплицы и грядки перегородили Большой Двор, так что действия фаворитки Людовика XV подвергли жестокой критике.

После смерти маркизы 15 апреля 1764 года король унаследовал ее особняк, однако все богатое убранство дома (мебель, картины и прочее) ушло с молотка. Современные коллекционеры о подобном аукционе могут только мечтать!

Как ни странно, Людовик XV решил, что особняк д’Эврё должен стать своего рода столичной гостиницей для чрезвычайных послов из разных стран. Но ни один из них не согласился остановиться в особняке. Дело в том, что король решил временно складировать там мебель из своего личного дворца (специальные помещения для хранения появились намного позже), так что особняк превратился в огромную лавку старьевщика, заваленную всевозможными предметами дворцовой обстановки. Разумеется, отдохнуть в таком месте не представлялось возможным!

Когда архитектор Габриэль построил два дворца с колоннадами, которые украшают теперь площадь Согласия, так называемый «Отель для Чрезвычайных послов» потерял как свое имя, так и назначение: надобность в хранении королевской мебели отпала. Вскоре из особняка была вывезена вся мебель, так что тот совсем опустел. Не найдя зданию должного применения, Людовик XV продал землю и строение аббату Террэ, своему главному управляющему по финансовым вопросам и замечательному сборщику налогов, что сделало его в глазах общественности весьма непопулярной личностью: про него даже анекдоты сочиняли. Согласно одному из анекдотов, в Париже, с легкой руки аббата, можно было найти улицу с говорящим названием «Улица Пустых кошельков».

Вместе с тем Террэ был человеком крайне осторожным. Роскошный дворец в самом центре Парижа показался ему слишком заметным, так что сборщик налогов почти сразу же его перепродал. Новым покупателем стал богатый сверх всякой меры казначей по имени Николя Божон. Он отдал за особняк миллион ливров и сразу же в него заселился.

В отличие от скупого графа д’Эврё, который обустроил исключительно нижний этаж здания, Божона больше интересовал второй этаж, а точнее – личные покои. Не прошло и года, как «особняк Божона» засверкал новыми красками, мебелью и отделкой. О подобной роскоши нельзя было мечтать даже в эпоху мадам де Помпадур. Вот как писал об этом французский писатель и журналист Мерри Бромберже: «Кровать владельца особняка походила на цветущую клумбу, с той лишь разницей, что цветы были вышиты либо нарисованы; по утрам его будили солнечные блики на окнах с видом на парк. Пляшущие солнечные зайчики скакали по его спальне, путаясь в тончайших батистовых простынях. А вечером казначей засыпал, будто в сказке: статуи и деревья парка подсвечивались бенгальскими огнями, что придавало им великолепный оттенок плавленого золота. Ванная комната с драпировками из розового муслина была так хороша, что даже художница Виже-Лебрен, пришедшая писать портрет хозяина, тут же захотела принять ванну».

Остается лишь добавить, что один из залов первого этажа весьма недвусмысленно именовался «Залом денег»! Очевидно, владелец всех этих роскошеств представляется вам эдаким красавцем, самовлюбленным Нарциссом? Как бы не так! В 1775 году, когда господин Божон приобрел особняк, ему уже было пятьдесят семь лет. Он был тучен, страдал ревматизмом и передвигаться мог исключительно в небольшой коляске. К тому же старик плохо видел, слышал – и того хуже, а его больной желудок не позволял ему прикасаться к яствам, которыми он с поистине королевской щедростью угощал своих бесчисленных друзей. Что же до женщин, то он их обожал (но, разумеется, исключительно платонически), окружая себя ими, словно цветами.

Вечером, оставив гостей пировать, хозяин особняка удалялся к себе в спальню, где его по обыкновению уже ждали красивые женщины и девушки. С ними он, как правило, беседовал, шутил, иногда даже пел. Божон ласково называл их своими «нянюшками» и всегда приглашал одних и тех же прелестниц. Фавориткой среди них была некая мадам Фальбэр, на руках которой он и скончался 20 декабря 1786 года, положив начало своего рода традиции, невольной жертвой которой позднее стал один из президентов Третьей республики.

Щедрый меценат, обласканный королевской милостью, по своей натуре Божон был человеком великодушным. За два года до своей смерти он построил в предместьях Руля большой приют для бедняков, который в дальнейшем стал госпиталем имени Божона.

Следующей владелице дворца суждено было войти в анналы истории под странным именем, больше похожим на прозвище: «гражданка Правда».

Покупая вновь опустевший особняк (все сокровища, накопленные Божоном, также были проданы на аукционе), Луиза-Батильда Орлеанская, в замужестве герцогиня Бурбонская, даже не подозревала о том, что ей предстоит носить столь необычное имя. Ей было тридцать семь лет, и она уже на собственном опыте убедилась, что ни деньги, ни знатное происхождение не приносят настоящего счастья.

Впрочем, раньше она полагала обратное. В двадцать лет Луиза-Батильда вышла замуж за старшего сына принца де Конде, молодого герцога Бурбонского, и переехала жить во дворец Бурбонов. Там она провела несколько счастливых месяцев, хотя теперь может показаться, что это суровое и даже в чем-то отталкивающее здание, где периодически заседают французские депутаты, в последнюю очередь ассоциируется со словом «счастье».

Однако после рождения сына (будущего герцога Энгиенского, чья судьба так трагично оборвется тридцать лет спустя: его расстреляют во рву Венсеннского замка по приказу Наполеона) Луиза-Батильда полностью перестала что-либо значить для своего мужа, о чем он ей и сообщил без лишних экивоков. В один прекрасный день, когда девушка уже собиралась отправиться в замок Шантийи, одно из родовых имений семейства де Конде, ей принесли записку, где говорилось буквально следующее: «Мадам, не утруждайте себя приездом в Шантийи, ибо вы противны как моему отцу, так и мне, и всему обществу». Едва ли можно было выразиться более прямолинейно.

Потеряв сына (его она больше так никогда и не увидит) и дом, Луиза-Батильда нашла утешение в объятиях любовников. Самыми известными из них были шевалье де Куаньи и граф д’Артуа. Последний, к слову, обращался с девушкой просто отвратительно. Устроенный ею разгул продолжался до тех пор, пока она не повстречала свою истинную любовь – молодого офицера по имени Александр де Рокфёй. От него она родила дочь – Аделаиду-Викторию, которую воспитывала в тайне, называясь ее крестной матерью.

Купив красивый особняк, она несказанно радовалась и решила дать ему новое название: Элизе-Бурбон. Там она провела жизнь, что называется, тихую и спокойную. Смерть юного де Рокфёя, утонувшего в 1785 году в Дюнкерке, оставила в ее душе глубокий след и навсегда отбила вкус к любовным треволнениям.