Общество мертвых пилотов - Николай Горнов

Высота Кашина, например, выглядит иначе. Эту тему они между собой никогда не обсуждали, но Беляков и так знал, что первый номер их «двойки» сейчас полулежит, втиснутый двукратной перегрузкой в кресло своей любимой многоцелевой «Сушки». Судя по международной обстановке, его боевая машина, обвешанная ракетами типа «воздух-земля» и «воздух-воздух», барражирует сегодня где-то в полутора десятках километров над границей между дружественным Афганистаном и враждебным Пакистаном. Кашин крепко сжимает штурвал и очень этим доволен. Он тоже может сейчас все. Вернее, почти все. У пилотов-высотников есть и ограничение. Оно единственное, но существенное. Сам пилот подняться на Высоту не может. Физически он остается на земле – в кокпите сложнейшего летательного аппарата, созданного руками талантливых советских инженеров из НПО «Энергия».

Впрочем, над этими странностями Беляков задумывался редко. После традиционной уборки в комнатке он придвигал свою скрипучую кровать поближе к подоконнику и, прихлебывая чай, следил одним глазом за тем, что происходило снаружи. Можно, конечно, вести наблюдение и лежа, глядя на потолок, но Грише привычнее было смотреть в окно. В отличие от большинства пилотов-высотников, Беляков пришел в полк с «гражданки», и все еще оставался для них чужим. И поэтому, видимо, получал от отцов-командиров самые простые полетные задания – наблюдение за объектами. Хорошо это было или плохо – Беляков тоже не задумывался. Ему просто нравилось непередаваемое и необыкновенное ощущение полной свободы, которое могла дать только Высота. А все остальное уже не имело значения…

Дробный стук в дверь застал Белякова врасплох.

– Гриша, немедленно откройте. Я вас прошу. Не прячьтесь, я таки знаю, что вы там!

Беляков скривился. Ему сейчас только господина Гольдберга не хватало…

Этот лысоватый, пижонского вида моложавый мужчина объявился в общежитии месяц назад.

– Хай, зовите меня Боб, – представлялся он всем и каждому, протягивая далеко вперед круглую розовую ладошку. – Я из Чикаго, Иллинойс. По обмену стьюдент-с.

На взгляд Гриши, Гольдбергу было никак не меньше сорока, и был он похож не на студента, а на сотрудника Центрального разведывательного управления. Впрочем, свое основное место работы Гольдберг и не скрывал. Наоборот, делал всем весьма прозрачные намеки, постоянно что-то вынюхивая и выспрашивая. И как только американец поселился в соседней комнате, Гриша потерял всякий покой. Его тихий персональный мирок стал сразу трещать по швам. Конечно, Гриша пытался избавиться от назойливого соседа, но все эти попытки оказались безуспешными. Отселить Гольдберга даже на другой этаж Грише так и не удалось. Комендант над ним только посмеялся…

После очередной серии глухих ударов в косяк Беляков сдался.

– Вам кого? – с демонстративной вежливостью поинтересовался он, приоткрыв дверь. Всего на пару сантиметров. Но этого хватило, чтобы американец смог воткнуть в образовавшуюся щель носок крепкого ботинка.

– Здравствуйте, Гриша. Не вы ли мне рассказывали, что все русские очень гостеприимны? – Гольдберг продемонстрировал свою зубастую улыбку.

– На свою беду… – Беляков вздохнул. – Знал бы, не рассказывал…

– Ой, Гриша, не преувеличивайте. Усталый еврей из Чикаго всего лишь хочет выпить стакан воды. Неужели мне и в такой невинной просьбе будет отказано? Пригласите меня, а я вам нашепчу что-то по большому секрету…

Воспользовавшись паузой, Гольдберг протиснулся в комнату, плотно прикрыл за собой дверь и развалился на кровати. Гриша поморщился, но нацедил ему воды из-под крана.

– Что это? – подозрительно поинтересовался Гольдберг.

– Вода, – с сарказмом пояснил Беляков. – Вы же пить хотели?

– А почему она такая… э-э-э… белая?

– Потому что лето. В это время года в водопроводную воду усиленно добавляют хлор, который убивает все вредные микроорганизмы.

– Если бы я был менее доверчивым, Гриша, то мог бы подумать, что под вредными микроорганизмами вы имеете в виду меня… – Гольдберг брезгливо отставил стакан в сторону. – И все же вы, советские – удивительный народ. Никто не смог бы выжить в таких условиях.

– Свои провокационные выводы, господин Гольдберг, оставьте при себе. Идите, идите, у меня и без вас много работы!

– Вы еще молоды, Гриша, поэтому прислушайтесь к совету того, кто прожил больше. Сейчас ваша работа – это я.

– С какой, интересно, стати?

– Да с такой! – передразнил Гришу Гольдберг. – Надеюсь, вас учили в вашем КГБ, что задачей первостепенной важности для любого разведчика является вербовка агентов вероятного противника. И вот он я, здесь, перед вами. Сам пришел, заметьте. На меня никто веревку не набрасывал. Почему же вам, Гриша, не сделать хотя бы попытку?

– Я не из КГБ. Я – аспирант кафедры сопротивления материалов. Сколько раз вам это нужно повторить, чтобы вы запомнили?

Гольдберг расхохотался.

– Все советские работают на КГБ, Гриша. Даже аспиранты. И даже те, кто никогда не выезжал дальше своего Сарапула. Только, увы, не многие об этом догадываются. Вот скажите мне: как отреагировал ваш босс, когда вы написали в отчете о нашей первой встрече?

Беляков отвернулся к окну и почувствовал, что краснеет.

Гольдберг заволновался.

– Что такое, Гриша? Вы скрыли наши встречи от КГБ?

– Ну, не совсем…

– Ой, я не могу, мне плохо! – запричитал Гольдберг, схватившись за голову. – Вы же закапываете себе могилу, Гриша! Или откапываете? Впрочем, какая теперь разница. Нет, я категорически отказываюсь вас понимать!

Еще несколько минут Гольдберг пребывал в несвойственной для него задумчивости, потом со вздохом встал, пнул ногой ни в чем не повинный табурет, и молча покинул комнату. Судя по выражению его лица, впереди Гришу ожидали лишь неприятности. И в это почему-то верилось…

* * *

– «Семнадцатый» вызывает «Башню». Посадку завершил… – Распухший от жажды язык слушался Белякова с большим трудом…

– «Башня» – «Семнадцатому». Вас понял. Посадку подтверждаю. Готовьтесь к транспортировке.

Под боевую машину завели крюк транспортера и по рулежной дорожке вытащили из Пилотажной зоны. У ангара ждали два техника. После восьмичасовой неподвижности все конечности пилота сильно затекали, и редко кому удавалось покинуть кокпит самостоятельно.

– Дальше я сам, – попросил Гриша, рывком стащил с головы шлем и на негнущихся ногах поковылял в медблок. Боль была везде. Но сильнее всего страдали ноги. В ступни будто кто-то заколачивал гвозди. И эти последние три сотни метров дались Белякову не просто…

– Как самочувствие? – вяло поинтересовался фельдшер. – Помощь требуется?

– Обойдусь, – буркнул себе под нос Гриша и первым делом опустошил три стакана с теплой водой из графина.

Вскоре показался и Кашин. Был он бледен сильнее обычного, но глаза горели, как два прожектора. Беляков с намеком прищурился. Кашин хмыкнул, жадно наполнил стакан водой, лихо опрокинул его в себя и украдкой оттопырил большой палец. Большего он сообщить и не мог. Все сведения о Высоте были строго секретны. Под грифом хранились и личные отчеты о боевом патрулировании, которые каждый пилот составлял собственноручно и тут же сдавал в секретную часть. Кто потом их читал – тоже секрет…