Музыка и ты. Выпуск 9 - Алиса Сигизмундовна Курцман

зачарованные придворные с почестями хоронят... Волшебный камзол, как будто это сам господин Циннобер. Вскоре, они, только что унижавшие Бальтазара, от души веселятся на его свадьбе с Кандидой.

Да, сказка не слишком веселая, хотя, я уверен, во время представления мы не раз засмеемся. Например, наблюдая, как окруженный придворными пробуждается ото сна князь Деметрий, как он «отважно», теряя штаны, охотится на оленя, как уморительно препирается с Первым министром...

— Хорошо еще, что все так кончилось, — задумчиво произнесла девочка в очках, державшая под мышкой книгу. — Цахес — это же фашист какой-то! И очень жалко Бальтазара. — Мне показалось, что в уголках ее глаз что-то блеснуло.

— Умница! — воскликнул я, подумав про себя, что эта девочка в очках отнюдь не близорука. — Видимо, и композитору, и постановщикам мысль о фашизме тоже приходила в голову. Обратите внимание, какая «военизированная» музыка будет звучать в сценах, рисующих правление Цахеса, какими вышколенно-солдатскими станут движения жителей городка!

— Наверно, у Бальтазара музыка должна быть совсем не такая, — полувопросительно полуутвердительно сказала другая девочка, и замечание это мне тоже очень понравилось.

— Конечно. Эту разницу обязательно постарайтесь уловить. Бальтазара характеризует музыка возвышенная и благородная, например, в сцене, где он «читает стихи», или по-настоящему драматическая, когда Бальтазар приходит в отчаяние, став свидетелем любовного объяснения Цахеса и Кандиды. Двор же изображен звучаниями нарочито упрощенными, как бы кукольными или благочинно-напыщенными. Из музыки совершенно ясно, что поэту Бальтазару автор глубоко сочувствует, над пустенькой Кандидой иронично посмеивается, а придворных беспощадно высмеивает. «Я воспринимаю этот сюжет, — говорил Каретников в одном интервью, — как мою личную войну с обывателем». Ведь они повинны в том, что мерзкий Цахес стал господином Циннобером, едва ли не более, чем фея Розабельверде. Они позволили себя одурачить, они льстили ничтожеству, подобострастно заискивали перед ним, превозносили его до небес. Прикрывшись волшебными нарядами, в этой сказке, как и во всех мудрых сказках, живут серьезные мысли.

Кстати сказать, «наряжен» спектакль изумительно! Художник Татьяна Бруни придумала многокрасочные, прямо-таки роскошные костюмы, нарисовала очень милый, немного «конфетный» городок, в котором происходит действие: крытые ярко-оранжевой черепицей дома, остроконечные шпили, причудливые башенки, изумрудная зелень деревьев... Когда произойдет ужасное, и Цахес сделается Первым министром, декорация буквально перевернется вверх дном, предстанет черной, и в туалетах придворных останутся только две краски, черная и белая, как в испортившемся цветном телевизоре. А в тот момент, когда со злодея снимут Волшебный камзол и наваждение кончится,— краски вернутся, и верх снова станет верхом, а низ — низом.

— Нам пора, — раздались одновременно несколько ребячьих голосов. Распахнутые двери зрительного зала звали нас вовнутрь. Через несколько минут все сидели на своих местах. Медленно гас свет. Стало совсем темно, я невольно напрягся в ожидании начальных звуков оркестрового вступления и услышал... звонок будильника.

...Вставать не хотелось. Было жаль расставаться со столькими, вмиг обретенными друзьями, жаль было и не увиденного еще раз спектакля. Но ничего не поделаешь, день начался. Сегодня я должен непременно написать рассказ о Николае Каретникове и его балете «Волшебный камзол». Рассказ, который я допоздна обдумывал накануне. Неожиданно мое внимание привлек незнакомый предмет на письменном столе. Что бы это могло быть? Вскочив и подбежав поближе, я узнал браслет феи Розабельверде.

Встречусь ли я с ней когда-нибудь? А если встречусь, о чем попросить? Не ошибаться в людях? Не возносить недостойных, не допускать преследования талантливых и честных Бальтазаров? Удастся ли ей выполнить эту просьбу?

Д. МОЛИН

С. В. РАХМАНИНОВ. Становление художника

Мы уже рассказывали в нашем альманахе о детстве и отрочестве С. В. Рахманинова (см. «Музыка и ты» № 5). Занятия в доме Н. С. Зверева, первые, еще робкие попытки сочинять, ссора и вызванный ею разрыв с любимым педагогом — таковы «в общем» события тех лет. Этот очерк — своеобразное продолжение повествования о жизни и творчестве великого русского артиста.

1892 год. Рахманинову девятнадцать лет. Год назад он блестяще закончил Московскую консерваторию как пианист и теперь намерен держать экзамен по классу композиции или, как говорили тогда, свободного сочинения.

Рахманинов и два его товарища, известные впоследствии музыканты Л. Э. Конюс и Н. С. Морозов, знают, что они должны в месячный срок написать одноактную оперу. Объявляют сюжет. Это поэма А. С. Пушкина «Цыганы».

«Как только мне дали либретто «Алеко», я со всех ног помчался домой. Боялся потерять хотя бы минутку... Сгорая от нетерпения, я уже чувствовал, что музыка к пушкинским стихам вздымается и закипает во мне. Только бы сесть за фортепиано — я знал, что был готов сымпровизировать половину оперы», — рассказывал спустя много лет Рахманинов.

Запершись у себя в комнате, отгородившись от всего постороннего, он писал по четырнадцать часов ежедневно, не чувствуя усталости, забыв о сне и еде. Через семнадцать дней (быстрота невероятная!) «Алеко» был закончен.

Наступил день выпускного экзамена. Московские музыканты, знавшие, конечно, с какой легкостью 19-летний юноша справился со сложнейшим заданием, с нетерпением ожидали прослушивания. Автор, сидя за роялем, играл по партитуре оркестровую партию и сам же, негромко, пел за солистов. Успех был неописуем. Мнение комиссии единодушно — оценить «Алеко» в пять с плюсом.

Рахманинова, возбужденного, счастливого, уставшего, окружили родные. Его поздравляют знакомые музыканты, почтенные консерваторские профессора. Но важнее других добрых слов стало для Сергея Васильевича признание его композиторского дара Зверевым. Николай Сергеевич, растроганный, со слезами в глазах подошел к своему бывшему питомцу, обнял и в знак полного примирения подарил свои чудные часы. С ними Рахманинов не расставался всю жизнь.

Талантливая музыка «Алеко» привлекла внимание П. И. Чайковского. Он уже давно, с искренним интересом следил за творческими успехами начинающего автора. «Опера Рахманинова, — писал Петр Ильич, — мне очень нравится. У него есть настоящая композиторская жилка».

«Алеко» был поставлен в Большом театре — не многие молодые композиторы могли похвастаться тем же. Сергей Васильевич вспоминал: «Во время одной из репетиций Чайковский сказал мне: «Я только что закончил двухактную оперу «Иоланта», которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с Вашей оперой». Он буквально так и сказал: «Вы не будете возражать?». Ему было пятьдесят три года, он был знаменитый композитор, а я новичок».

После успеха «Алеко» имя Рахманинова становилось все более известным в Москве. Каждое его выступление в концертах в