Десятая невеста - Анна Корвин

   – Да что ж он такого сделал?

   – Сделал вот. Пошли, поговорим.

   Не успела я шагнуть в горницу, как мне в нос ударил спертый дух нестиранных онучей, пота и застарелой еды. Помимо телесной хилости, осколковцы славились своим неряшеством. Все, что они делали – это думали и работали. Ну, ещё спали и справляли нужду, но это, я так понимаю, не переставая думать. Заляпанные, в потеках от ягод и зелий рубахи, которые они выворачивали наизнанку вместо того, чтоб стирать, были такой же верной приметой осколковцев, как и онучи на босу ногу – их осколковец оставлял в покое, когда они переставали сгибаться. У всех здесь давно бы завелись вши, но старшой, слава богам, гонял их принудительно в баню. Так что если б не Белогур, а также Жиромира и ее девки, умники давно бы мхом поросли. Или ещё чем похуже.

   – Нет, я тут сидеть не стану, – отказалась я. – Пошли отсюда. Ну вот хотя бы в бор.

   – Пошли, - согласился Явор. – В бору оно, пожалуй, сподручнее. Тенек там, и не подслушает никто.

   Вслед за Явором на улицу высыпали другие соколики, и мы всей гурьбою двинулись в лес. Яснодол толком-то не спал никогда, но в эту пору полнился шумом и гамом, хоть уши затыкай. В кузне стучали молоточками, изготавливая части для приблуд. В ворожейной клокотало, булькало, бумкало, перло тухлыми яйцами и валил зеленый дым – тут варили зелья и перегоняли муравьиную кислоту, змеиный яд и прочую пакость. Из пекарни вкусно тянуло свежевыпеченными путеводными колобками, у меня аж слюна потекла. У звероводной одна громче другой квакали погодные жабы, а на деревьях над ними ссорились сороки, обзывая друг друга самыми срамными словами.

   – Это их «папоротники» научили, – покраснев, сказал Явор.

   Миновав долину, мы перебрались по мосткам через овраг с зеркальными лопухами, которые так и искрили солнечными зайчиками, и наконец вошли в Светлячковый бор. Здесь было прохладно и сумрачно в самый жаркий летний полдень. Среди высоких пышных мхов осколковцы выращивали поганки, мухоморы и иные грибы для своих надобностей.

   Я села на пень, напротив меня на поваленном дереве – Явор и его молодцы: бледный худыш Стебелек, румяный Снегирек, тайно (как он думал) питавший ко мне нежные чувства, и маленький плотный Оряска. Молчальник Некрута, из которого разве что клещами слово вытянешь, был, пожалуй, самым толковым и приятным на вид из этой компании. После Яворки: светлокудрый, голубоглазый, он нравился девкам не только потому, что заправлял первой артелью в Осколково.

   Некрута на меня не глядел, и я на него тоже. Когда-то, задолго до того, как Явор сманил его в Осколково, мы с Некрутой некоторое время ходили, держась за ручки. И не только, если правду сказать. Но это быстро закончилось. Как прикажете общаться с парнем, который много два слова из себя выдавит за три часа? У меня язык едва не отсох вести беседы за нас обоих, самой задавать вопросы, самой же на них отвечать, и я дала Некруте от ворот поворот. Вроде мы расстались друзьями, но общение с тех пор не клеилось.

   В бору было мирно, покойно. Тихонько поскрипывая, качали пышными шапками высокие сосны. Царил полумрак, и во мхах кое-где мерцали светлячки, перепутавшие день с ночью. Тут и там нахально краснели мухоморы, но виднелись и хорошие грибы. Неподалеку от нас поспевала целая полянка черники. Я обозрела сидевших передо мной отроков (понурые, космы немыты, глаза красные, у половины рубашки шиворот-навыворот) и прихлопнула комара.

   – Ну? Чего стряслось-то?

   Отроки переглянулись, и ответил Явор на правах главного.

   – Хотим тебя отправить, Малинка, в заграничное турне.

   – Чего не на луну? – поразмыслив, спросила я. Сроду не бывала дальше княжьего города и не видала в том никакой беды.

   Явор понурил буйну голову и признался:

   – Лихо у нас приключилось, Малинка. И если ты не выручишь, то никто.

   – Всему миру придет погибель, – трепеща и пылая, сообщил Стебелек.

   Все шестеро выглядели донельзя суровыми, так что я сдержала смешок.

   – А подробнее?

   – Змею мы пригрели на груди, Малинка, – горестно сообщил Явор. - И продал этот змей наш секрет императору заморскому. Тому, кто во всем свете по приблудам первый. Не считая нас.

   – Это тому, персиковому? – блеснула я, желая показать, что тоже кой-чего смыслю в приблудном деле. Я видела запоминающие зеркала, считающие коробки, путеводные клубки, обручья, скороходные сапоги со знаком персика, и слышала, что их придумщик, принц Персик, вырастил из своей артели целую империю. Злые языки шептались, будто бы приблуды его содержали какой-то секретный яд, из-за которого кто начинал ими пользоваться, потом уже не мог взяться ни за какие другие. Драли же персики за свои приблуды втридорога.

   Явор покачал головой.

   – Все так думают, но настоящая угроза исходит с востока. Там, в Лихоморье, в стране Чиньянь, скончался император, и на престол взошел его сын, Камичиро. Прежний правитель относился к приблудам легкомысленно. Но молодой – дело иное. Он убежден, что за приблудами будущее, и намерен стать в этом первым. Своего в Чиньяне прежде не делали. Старый император не особенно в этом смыслил, и самое большее, на что их хватило – плохо повторять за серпентиновыми. Подсмотрят чего-нибудь, налепят как придется, и продают за медяки. Многие покупали и до сих пор берут, хотя и знают, что одноразовые. Некоторое время назад, правда, в Чиньяне начали придумывать и свое, под знаком жемчужины. И Камичиро заявил, что они мол, уделают серпентиновых. Его подняли на смех, потому что собственные приблуды Чиньяня были ничем не лучше подделок. Хуже даже. Камичиро это уязвило. Он ведь всерьез намерен стать лучше всех, и кое-кто, кто больше других знает, шепчутся, что будто бы он взялся за дело нешуточно и даже стало у них получаться. Якобы сам принц Персик, получив донесения, призадумался. И я вот думаю, что Камичиро своего добьется, не мытьем так катаньем. Потому как он сущий гад и безумец. Говорят, девиц пожирает живьем. У него уже девять невест во дворце без следа пропало. И сильно до власти охочий. Прежний император, тот тоже спуску никому не давал, но новый по сравнению с ним что волк против овцы. И дай