Красный - Дмитрий Витальевич Голдырев

накрашенная девица в одном нижнем белье. И каждое утро разная. Я не знал, ни где он работал, ни его имени, ни его привычек и вкусов, но почему-то был уверен в том, что действительно сделал правильный выбор. В работе, в привычках, черт его знает, может даже и в имени. Он был доволен своей жизнью. Просторная квартира, лоджия, утепленный пол – казалось, у этого парня есть все, что только захочет современный обыватель. Быть может, они и не был богат, но точно был царем горы.

– Не важно, сколько ты зарабатываешь. Не важно, сколько у тебя подписчиков или какая у тебя скорость интернета. Пурга все это. Важно то, что делаешь здесь и сейчас, – так он сказал мне однажды.

И, вы знаете, я с этим соглашусь. Этот царь горы верил в лучшее и старался брать все, что ему так щедро предоставляла жизнь. И пока соседи слева упивались друг другом, и чем больше во мне закрадывались сомнения по поводу законного существования валют благодаря соседу снизу, тем с большей радостью я встречал этого паренька.

Для того, чтобы увидеть наготу этого мира, мне хватало минуты. Суть кроется в природе вещей, это факт. Каждый ваш вздох и каждый ваш шаг имеет последствие, все работает на вас. Вот, что нужно запомнить до конца собственных дней.

Ты дышишь дымом. И в нем же рождается твой поцелуй. Все эти соседи, да и люди в целом, так, мишура. Гораздо важнее то, что ты приходишь в самый нужный час и день. Почти каждый поздний вечер ты склоняешь голову надо мной и твой взгляд подобно револьверу пробивает мою голову с влажным треском. Эти руки, скользящие по животу, губы, замершие в одном положении на шее. Ты каждую ночь словно благословляешь меня на великие свершения. Есть что-то лучше того, что сейчас у меня в руках?

Город молчал, но ты говорила, и белая невесомая ткань скользила по твоей груди и бедрам каждый раз, когда ты входила в мою комнату. Я знал, что дверь за тобой никогда не запирается, ждал, когда ты уйдешь, но лишь потому, что знал, что ты вернешься вновь. Есть ли что-то, что нашептывает мне сюжеты моих картин? Безусловно. И в каждом готовом полотне был слышен твой голос. Но ты появилась гораздо раньше.

Злость рождает силу. Когда вы чувствуете внезапное прикосновение в плечо такой силы, что тело движется согласно импульсу, а голова доли секунд находится на месте, то здравый рассудок уходит на фон. Если не исчезает вовсе. Уже следующим вы ощущаете холодный бетон и нытье правого колено, и черт его знает, что способствовало падению – ваш тяжеленный портфель с учебниками за шестой класс, или одноклассник, злобно ржущий вам в лицо, словно вымирающая лошадь Пржевальского. Встать, толкнуть в ответ, ударить… или нет? Убежать, дабы не столкнуться с еще большим позором? А, может быть, и не надо вставать, притвориться мертвым? Но ты не умер, и тебе не так сильно больно, чтобы ты убегал в слезах домой.

Достаточно было крика и одного неуклюжего взмаха рукой, еще не остывшей от прикосновения с бетоном. Этого хватило, чтобы два мелких тела, вцепившись друг другу в рубашки, вылетели прямо в открытый школьный коридор. Стоп-кадр… Следующий образ перед тобой пугает не меньше, чем толпа одноклассников, готовых тебя запинать до посинения.

Отвратительный запах старых духов и потное зловоние то дело и щекочет твои ноздри, пока ты выслушиваешь от взрослой тетки лекцию о вреде насилия. Мамаша, вы даже насилия то не видели… В эти моменты меня откровенно могло пробить на дикий смех. Представьте себе картину, где на скамье подсудимых не маньяк, а его уцелевшая жертва, ненароком отправившая психа в больницу. И судью, который приговаривает бедолагу, который всего лишь защищался, к тюремному заключению. Вот так это выглядело. Плачущий маньяк, злобная жертва, и старый, жирный, зловонный судья.

В тот день после всего дерьма я и увидел тебя. Мелкая, с невероятно большим портфелем, ты сидела на полу, обхватив колени. Наверняка, мои шаги вспугнули тебя, но ты всего лишь подняла голову, посмотрев на меня заплаканными глазами. И мгновение остановилось. Мне тогда показалось, что я с самого рождения готов был встретиться с тобой только ради этого взгляда. Знаете, как выглядит пожар под водопадом? Вот это и произошло в моей малолетней душонке. Плоть, жечь, кровь, огонь, выбитые зубы обидчика, холодный пол… Теперь этого не существовало. Была лишь мелкая девчушка, поднявшаяся ко мне и не спускавшая взгляд с моей подбитой щеки. Помню, я забрал тебя с собой. Сразу же после первого знакомства.

Ты шепталась со мной о жестокости, как это услаждает души злобных детей, ты говорила о том, что тебя никто не понимает, а родители прикрываются многочисленными делами, кричала, что им не до тебя. Меня поразило, насколько ты прониклась этим миром и сколько пропускала через себя. И ты сказала мне, чтобы я взял карандаш в свои мелкие ручонки и начал рисовать. Так появился я.

Следующее твое появление не заставило себя долго ждать, хоть и прошли с последнего годы.

Да, я раньше любил смеяться над людьми. Но это не были привычные во всеобщем понимании шутки или, как принято говорить в иных кругах, подколы. Карандаш или обыкновенная шариковая ручка могут дать гораздо больший результат, чем просто слова. А каким было удовольствием рисовать первые в жизни карикатуры.

На создание этого понятия ушли целые века. От самых унижающих чувства и достоинства целых наций и рас зарисовок, до безобидных сатирических изображений человечество меняло направление жанра. И задеты были все. Евреи, бедные африканцы, политики, учителя – все становились жертвами карикатур. И я впервые пошел по стопам шаржистов.

Едва мой карандаш коснулся листа, как я увидел тебя. Повзрослевшая, статная, ты уже не была похожа на ту заплаканную жестокую девчушку с исполинским портфелем за спиной. Изменилось все, от походки до взгляда. Да, ты узнала меня. Как там говорилось? Искра, буря, безумие? Да, точно. Но теперь между нами вспыхнуло что-то большее. С самого первого твоего шага ты не покидала меня. Я рисовал, тихо про себя смеясь, а поднимая глаза, видел твою улыбку. Вот, что заставляло меня творить. Я видел тебя за плечом каждого из моих одногруппников, ты облюбовала каждого из них, но твоя верность, похожая на наследственное заболевание, была моей. Твои руки скользили по их глазам и губам, хватали их за волосы, и мне принадлежали лишь твои поцелуи. Я рисовал, не