Достоинство - Джейн Фэйзер

Джулиана на цыпочках подошла к дверям спальни и оглянулась на задернутый полог кровати. Она немного помешкала, как бы ожидая благословения мужа. Джулиана сознавала, что поступает недостойно, бросая сэра Джона на смертном одре, в который она собственноручно превратила для него супружеское ложе. Она с болью думала о человеке, которого почти не успела узнать за три месяца их знакомства. Сэру Джону Риджу было шестьдесят пять лет, он пережил трех жен. И вот теперь умер мгновенной, легкой смертью, какую заслуживают лишь порядочные, добросердечные люди.

Джулиана выскользнула из комнаты и стала ощупью пробираться по темному коридору. Дойдя до лестницы, она остановилась и посмотрела вниз. В холле было темно, но не так, как в узком коридоре, — серебристый лунный свет пробивался внутрь сквозь решетчатые переплеты окон.

Взгляд Джулианы метнулся к двери в библиотеку. По счастью, она оказалась плотно притворенной. Беглянка осторожно спустилась в холл, крадучись подошла к двери и прислушалась. Сердце оглушительно колотилось в ее груди, но Джулиана медлила, с облегчением распознавая громкий пьяный храп, который проникал даже сквозь тяжелую дубовую дверь.

Почувствовав себя в безопасности, Джулиана повернулась, чтобы уйти, но тут ногой угодила в дыру на старом протертом ковре. Теряя равновесие, она схватилась за ножку стола и упала на колени. Огромная медная ваза с цветами закачалась, опрокинулась, прокатилась по дубовой столешнице и с грохотом обрушилась на каменный пол.

Не поднимаясь с колен и затаив дыхание, Джулиана слушала, как звонкое эхо наполняет дом и медленно тает, поглощенное ночной тишиной. Такой шум мог бы поднять и мертвого!

Но ничего не произошло. Ни криков, ни топота бегущих ног… и, что самое невероятное, храп за дверью не прервался ни на секунду.

Джулиана была ни жива ни мертва от страха. Она встала и отряхнулась, мысленно проклиная собственную неуклюжесть — несчастье всей ее жизни.

Затаив дыхание, она пробралась на кухню и вышла из дома через заднюю дверь. На улице было тихо. За ее спиной возвышалась черная громада спящего дома, которому так и не суждено было стать ее прибежищем. Судьба распорядилась иначе, и теперь злой рок гонит ее отсюда, обрекая на скитания.

Джулиана зябко поежилась, глядя в предрассветную туманную даль, но в ее взгляде не промелькнуло ни тени недовольства, а лишь слепая покорность судьбе.

В тот миг, когда она уже пересекла задний двор и вышла в открытое поле, часы на церковной колокольне пробили полночь.

Семнадцатый день ее рождения ушел в прошлое. День, который она начала именинницей и невестой, а закончила убийцей и вдовой.

— Здравствуйте, кузен. — Раздавшийся голос стал полной неожиданностью для графа Редмайна, вошедшего спозаранку в библиотеку своего дома на Албермарль-стрит.

— Чем обязан удовольствию видеть тебя, Люсьен? — учтиво поинтересовался граф, хотя его лицо исказила гримаса неприязни. — Скрываешься от кредиторов? Или просто решил нанести мне визит вежливости?

— Откуда в тебе столько язвительности, кузен? — Люсьен Кортней встал с кресла и с нарочитой беззаботностью оглядел графа и вошедшего с ним молодого человека. — Бог мой, неужели и наш преподобный отец Кортней тоже здесь?! Настоящее созвездие родственников! Как поживаешь, малыш?

— Спасибо, хорошо, — ответил молодой человек. Он был одет в скромный серый камзол с белым воротничком, составляющий разительный контраст роскошному бледно-голубому шелковому камзолу графа с золотыми пуговицами и кружевными манжетами. Однако внешне они были очень похожи: прямой тонкий нос, глубоко посаженные серые глаза, четко очерченный рот, ямочка на подбородке — их роднили черты фамильного сходства, которое, впрочем, не касалось свойств их характеров. В то время как Квентин Кортней относился к людям с благочестивой терпимостью, подобающей человеку, посвятившему себя служению Господу, его сводный брат — Тарквин, граф Редмайн — взирал на суетное человечество сквозь призму откровенного цинизма.

— Что же привело тебя в наше общество грешных, развращенных людей? — с усмешкой спросил Люсьен у священника. — Я думал, ты давно уже получил теплое местечко в какой-нибудь епархии.

— Меня привел в Лондон канон Мельчестерского собора, — бесстрастно ответил Квентин. — Я приехал к архиепископу Кентерберийскому по делам.

— В твоей компании мы, без сомнения, станем лучше, чище и набожнее, — презрительно скривив губы, провозгласил Люсьен. Квентин даже бровью не повел.

— Позволь предложить тебе прохладительного, Люсьен, — сказал граф и направился к каминной полке, где стояла бутылка, но, заметив серебряную фляжку в руках у кузена, ухмыльнулся и добавил: — Я вижу, ты не теряешь времени даром. Не слишком ли рано для коньяка?

— Нет, не рано. Я ведь еще даже не ложился. Так что будем считать это традиционным стаканчиком на сон грядущий. Кстати, ты не возражаешь, если я поживу у тебя несколько дней?

— Ну что ты, как я могу возражать? — иронически улыбнулся Тарквин, разводя руками в радушном жесте гостеприимства.

— Дело в том, что мой дом в осаде. — С этими словами Люсьен прошел к двери, прислонился спиной к косяку и полез в карман за табакеркой. — Чертовы кредиторы и судебные исполнители ломятся в двери с утра до ночи. Нет никакой возможности нормально выспаться.

— Что ты намерен продать на сей раз, чтобы отвязаться от них? — спросил граф, наполняя бокалы мадерой для себя и для брата.

— Наверное, Эджкомб, — ответил Люсьен, поднося к носу понюшку табака и страдальчески вздыхая. — Это ужасно. Но я ума не приложу, что еще можно сделать… Разве что у тебя есть какая-нибудь идея, как помочь родственнику выбраться из трудного положения.

Бледно-карие глаза Люсьена, в которых, казалось, плясали языки дьявольского пламени, мгновенно посерьезнели и лукаво воззрились на Тарквина.

— Ну ладно, — поспешил примирительно заметить Люсьен. — Мы обсудим это позже… сначала я хотел бы выспаться.

— Убирайся, — ответил Тарквин и повернулся к кузену спиной.

Люсьен вышел за дверь, радостно посмеиваясь.

— Похоже, бедняге Годфри мало что достанется от Эджкомба после Люсьена, — печально сказал Квентин, потягивая вино. — Люсьен вступил в права владения всего полгода назад и уже промотал такое состояние, которого хватило бы любому другому, чтобы купаться в роскоши до конца дней.

— Я не могу равнодушно наблюдать, как он разоряется, — заявил Тарквин. — Мне больно видеть, как он лишает средств к существованию своего несчастного кузена.

— Я не знаю, как пресечь это, — задумчиво произнес Квентин. — Конечно, у бедняги Годфри мозгов не больше, чем у ребенка, но от этого он не перестает быть законным наследником Люсьена.

— Он станет им, если Люсьен не оставит собственного, прямого наследника, — небрежно бросил Тарквин, листая свежую газету.

— Да, но это невозможно, — высказал Квентин свое мнение, которое уже давно стало для него непреложной истиной. — Теперь Люсьен вышел из-под контроля. Ты больше для него не авторитет.