Презумпция невиновности - Ева Львова

В начале двадцатого столетия известный антрепренер Яков Малютин взял в аренду пустырь, на который со всей Москвы свозили обломки старых карет. Место для развлекательного заведения было хорошее – недалеко от Разгуляя, где вечерами собиралась праздная публика с достатком. Расчистив свалку, арендатор попробовал посадить на пустыре цветы и деревья, но, как он ни усердствовал, на бедной минералами почве ничего не росло. Тогда Малютин велел срезать верхний слой земли и привезти столько чернозема, сколько понадобится для создания райского сада, как он себе задумал. На озеленение ушло немало заемных средств, но антрепренер твердо верил, что со временем проект окупится. Следом за облагораживанием территории он планировал постройку единственного в своем роде театра с необычной сценой – в форме сферы. Похожая на арену, она давала возможность со всех сторон видеть актеров и при этом исключала декорации в привычном понимании этого слова: кулис, как таковых, не предусматривалось. Возведя здание театра и отделав его гранитом и мрамором, Малютин собрал театральную труппу и начал давать спектакли. Но представления, к немалой досаде антрепренера, не вызывали интереса публики. То ли актеры подобрались бездарные, то ли сама идея пугала привычных к классическому видению действа господ-театралов, но факт остается фактом – проект не отбивал вложенных в него средств. Тогда Малютин свернул все пьесы и попытался сдать театр в аренду. Снял его хозяин заезжего цирка Поль Крестовский, но долго не продержался и тоже съехал. Затем началась революция, Малютин успел эмигрировать, а здание национализировала молодая Советская республика и передала сыну Поля, Казимиру Крестовскому, талантливому ученику иллюзиониста Жанарэ, который прославился созданием в Париже первого в мире иллюзариума. Особенность иллюзариума заключалась в том, что представления соединяли в себе цирковые жанры с театральным искусством и имели единую сюжетную линию, обыгрываемую при помощи цирковых приемов. И вот, заручившись поддержкой новой власти, Казимир Крестовский создал наш, российский иллюзариум, где проходили волшебные спектакли с удивительными мистериями и экзотическими превращениями. Для метаморфоз использовались сложные механизмы, которые теперь, когда иллюзариума не стало, были выставлены на всеобщее обозрение в холле первого этажа по обе стороны от «Гуттаперчевого мальчика», составлявшего ядро композиции.

Удивительный цирковой театр закончил свое существование вместе со смертью его основателя: дочь великого Казимира Регина Крестовская не смогла или не захотела продолжить дело отца, хотя и стала артисткой цирка. Как бы то ни было, замены великому иллюзионисту не нашлось, и в начале семидесятых годов в саду Малютина Министерство культуры организовало музей истории цирка. Каково же было мое удивление, когда лет пять назад над музеем вдруг снова появилась вывеска «Иллюзариум»! Прочитав знакомое название, я дала себе слово, что непременно схожу на представление, но как-то все не предоставлялось случая. Теперь же у меня появилась такая возможность, и я не собиралась ее упускать.

* * *

Отогнав детские воспоминания, я легонько подтолкнула Викторию в спину и вышла следом за ней на улицу.

– Ну что, сначала в «Макдоналдс», потом в кино? – захлопнув за собой дверь конторы, безрадостно осведомился Борис, которому все это порядком надоело. Мы остановились на парковке перед Борькиной машиной, и кудрявый друг красноречиво посмотрел на меня.

– А у меня другое предложение, – отозвалась я, беря в руку горячую Викину ладошку. – Виктория, как ты смотришь на превращения и фокусы?

– Да ну-у, фигня-я, – заныла юная родственница Устиновичей, вырывая у меня ладонь. – В прошлом году я была в Диснейленде, там тоже говорили, что в доме живых мертвецов все будет по-настоящему, а на самом деле были ряженые уродцы. Я думала, там будет вырванное клоками мясо и лужи крови, а мне показали только дурацкие резиновые костюмы. Что я, дура, что ли, не разберу, где настоящий ужас, а где фальшивка?

Вика скептически усмехнулась, дернув розовой щечкой, и Борька, заведя очи долу, отчетливо застонал. В принципе, я понимала маму кудрявого друга, сказавшуюся больной почками и на второй день присутствия питерской гостьи сбежавшую в профильный санаторий. Я бы тоже поостереглась целый день один на один оставаться с продвинутым ребенком.

– Вик, это здесь рядом, давай попробуем сходить, не понравится – всегда можно уйти, – настаивала я, обнимая девочку за плечи и настойчиво подталкивая к машине.

– Купишь большую колу и чипсы «Принглз», тогда пойду, – продолжала торговаться Вика. – Кстати, изобретатель упаковки этих чипсов так гордился своим изобретением, что завещал похоронить себя в своем детище. В смысле кремировать, а прах пересыпать в баночку от «Принглз». Круто, правда?

– Что ты мне зубы заговариваешь! Какая кола, у тебя гастрит! – заволновался Борис. – Отец запретил тебе пить шипучку!

– Да ладно, Борь! Купим ей баночку ноль тридцать три, от такого количества ничего не будет.

– Как же, нужна мне маленькая баночка! – разозлилась Вика. – Сама ее пей!

– Вик, большую колу тебе точно не купят, а маленькая все же лучше, чем ничего, – философски заметила я, искоса поглядывая на собеседницу.

Досадливое сопение девчонки я расценила как нашу победу и подмигнула кудрявому другу. Устинович-младший кинул на меня кислый взгляд, в котором помимо отчаяния все же сквозила некоторая доля признательности, и, уныло опустив плечи, плюхнулся за руль. Вика тут же устроилась на переднем пассажирском сиденье, скинула босоножки и положила голые ноги на торпеду, предоставив мне располагаться сзади. Что я и сделала, скромно усевшись в стареньком «Форде Фокусе» кудрявого друга. На своей машине я решила не ехать – после представления заберу.

К иллюзариуму мы подъехали через пять минут – наша адвокатская контора находится в шаговой доступности от развлекательного заведения. Оставив машину в парковой зоне, где теперь вместо левкоев и роз протянулась асфальтированная парковка, мы проследовали к кассам и без особых проблем купили билеты на представление под названием «Волшебная лампа Аладдина». Да это и не удивительно – цена билета на имевшиеся в продаже места равнялась приблизительной стоимости перелета из Москвы в Анталию, поэтому у касс никто особо не толпился.

– Когда мы будем обедать? – надула губы Вика, наблюдая, как Устинович-младший рассчитывается за билеты. – Между прочим, я хочу есть.

– Думаю, в буфете мы сможем купить бутерброды и кофе, – предположила я, следом за Джуниором покидая кассу и направляясь по мощеной дорожке в глубину парка. Дорожка начиналась от дверей иллюзариума и вела прямо к летнему кафе под полосатым зонтиком.

– Хочу поесть прямо здесь, – захныкала Вика, поглядывая на пластиковые столики, к которым мы приближались.

– Пицца тебя устроит? – хмуро осведомился Борис, притормаживая у стойки и изучая прейскурант.

– Можно и пиццу, только запивать я буду колой, – быстро выпалила девчонка.

Оставшиеся до представления полчаса мы ели сухую лепешку, намазанную томатной пастой и сдобренную колбасой и сыром вперемежку с водянистыми овощами, и запивали ее холодным чаем, купленным кудрявым другом взамен колы.