Грифели - Наталия Самойлова

***

Вечером, мы втроем – я, Мика и Аня – собрались на совещание.

Почти сразу стало ясно, что вариантов у нас немного. А точнее – всего два.

Первый вариант – начать стрелять из миниэльки уже на поражение. Второй – написать на базу и признаться, что поставленную задачу мы выполнить не можем из-за того, что в нас плюются жижей серо-фиолетовые птицы.

Аня была однозначно за второй вариант. Я – однозначно за первый. Мика метался между нами.

Вообще, стрелять он не любил, особенно по умным и красивым животным. Да и вообще – чаще выступал за мирное решение. Но, видимо, согласиться с Аней было выше его сил. А может, сказались четыре дня борьбы со слизнями, не знаю.

– Мы не можем принимать такое решение сами, без разрешения с базы, – сказала Аня. – Никто пока не знает, насколько велика популяция. А если мы нанесем невосполнимый урон? Это попросту непрофессионально. Мика, что ты молчишь? Это ты должен говорить, а не я. Кто у нас биолог?

Мика сердито покосился на нее, но отвечать не стал.

Он понимал, что она права. Да и я понимал.

Главным биологом на Гепте была професср Вивека Линдквист. Она читала нам всем вводный курс ксенобиологии еще на Земле.. Из курса я запомнил не так уж много. Зато отлично запомнил другое – за каждого напрасно погибшего грифеля она мне лично голову откусит.

– Если вы начнете стрелять, я просто сама напишу на базу, и все расскажу, – продолжила Аня.

Голос у нее был почти такой же, как в девятом классе, когда она пообещала рассказать родителям, что я курю. Я, кстати, тогда бросил.

– Ну ладно, чего ты разошлась, – ответил я. – Никто пока никуда не стреляет. Я вообще предлагаю подождать до завтра. Может быть, завтра они не прилетят. Или мы сумеем их отпугнуть как-то еще. Может, Мика что-то еще придумает. Да, Мика?

Мика неопределенно пожал плечами.

– Хорошо, давайте отложим до завтра, – вздохнула Аня. – Только не надо просто сидеть и ждать! Надо сделать полный анализ жижи. А не просто пару слизней накормить. У меня осталось еще немного. Мика, давай я тебе дам?

– Спасибо, – выдавил из себя Мика.

Мы сидели перед его монитором. Голубой стикер с надписью «ОБРАЗЦЫ – АНЯ» валялся на столе, смятый. Я не стал ничего говорить. Просто переводил взгляд с Ани (негодующей) на Мику (виноватого), а с Мики на свой наручный циферблат. Спать мне оставалось чуть больше шести часов.

В конце концов – написать на базу не так уж и страшно, убеждал я себя. Ничего страшного не случится. Кроме того, что мы перестанем быть самой быстрой и четкой бригадой в ЗАСЛОНЕ.

***

Уснул я только в четвертом часу, и почти сразу меня разбудил Мика.

– У нас что-нибудь есть на шлеме? Покрытие какое-то особое?

– Что, – я еле ворочал языком, – Есть люминесцентная метка. Эта такая штука, которая светится. Она помогает обнаружить человека с воздуха, даже если…

– Да я знаю, – оборвал меня невежливый Мика.

И насупленно замолчал.

– А ты что спрашивал то? – сказал я, окончательно проснувшись.

– Короче, я пока не уверен на сто процентов. Но это похоже на сверхстимул.

– Что? Какой сверхстимул? Опять ты своих мотивационных тренеров смотрел всю ночь?

– Да нет же. Какие тренеры. У тебя вообще биология в универе была?

Тут я смутился. Биология у меня, конечно, была. Давно, еще на первом курсе. Сдавал я ее, конечно, кое-как, на экзамене даже списывал у Ани. Но про сверхстимулы там точно не было. Или было?

– В общем, чтобы формировалось какое-то поведение, у животных есть стимулы. Например, птица видит разинутый клюв птенца и кладет туда корм. Птенец видит птицу мать с едой и разевает клюв. Но реакция на стимулы у них формируется независимо. Объект сам по себе, а образ объекта – сам по себе. И бывает, что реакция может быть и на что-то другое. Похожее, но другое. Причем, даже сильнее, чем на привычное. Оно больше похоже на идеальный образ объекта. Понимаешь?

Я ничего не понял, но кивнул.

– Я тебе сейчас на кукушках объясню. Ты же знаешь, что кукушки подбрасывают свои яйца в чужие гнезда. Так вот их яйца обычно крупнее, иногда прямо заметно крупнее. И по цвету они могут отличаться. Но птицы не выбрасывают эти огромные чужие яйца из своих гнезд. Знаешь, почему?

– Почему? – обреченно спросил я.

– Потому что им нравятся крупные яйца. Сидеть на яйце для них – стимул. А сидеть на большом яйце – сверхстимул. То есть у птицы, может, и мелькает мысль, что что-то тут не то. Но сидеть на большом яйце так здорово… Вот, а потом вылупляется кукушонок. Он обычно вылупляется первым и сразу выбрасывает другие яйца из гнезда. Но птица не выбрасывает этого маленького убийцу. А если какие-то птенцы успевают вылупиться, то мать все равно в первую очередь кормит кукушонка. Потому что он крупнее, и клюв у него больше. И пищит он лучше. Для бедной птицы он больше похож на идеальный образ птенца, чем ее родные дети.

– Ну прямо сын маминой подруги, – усмехнулся я.

– Да. И даже умные птицы на это поддаются. Даже вороны иногда поддаются, а они очень умные.

Я кивнул.

– Так вот, похоже наши скафандры для грифелей оказались таким же сверхстимулом. Это случайно так вышло. Вот они с ума и сходят. Хотят во что бы то ни стало нас накормить.

– Ты имеешь в виду, что они думают, что мы – их дети?

– Вроде того, да.

– А жижа – это еда?

– Да. Поэтому в ней столько сахаров и белков. Очень даже питательная жижа. Маленькие грифели, наверное, растут на ней и крепнут.

– А почему тогда слизни от нее дохли? – коварно спросил я.

Но у Мики и на это был готов ответ.

– Я тут списался с биологами с Южной базы. Они грифелей более подробно изучают. В общем, грифели живут на востоке, там, где повыше. В холмах. Толстых деревьев там мало, они часто гнездятся прямо на земле. Слизни могли у них в гнездах жить, вроде как паразиты. Вот грифели и выработали такой защитный механизм.

– Как выработали? – спросил я, совсем запутавшись.

– Эволюционно.

– Ой. А если они и против нас что-то выработают?

– Да нет же. О пресвятой Чарльз Дарвин! Это все у них тысячелетиями развивалось. Даже, может быть – миллионолетиями. Через мутации и закрепление. Тех грифелей,