Там, где тебя ждут - Мэгги О'Фаррелл

Сидя в ожидании моего семейства за рулем машины, я внушал себе, что этот чертов визит – первый после пяти лет – не являлся причиной для стресса, или для нервного подергивания века, или для жажды курева. Все это не имело ничего общего с чертовым визитом, совершенно ничего. Просто я стал слегка нервным. Только и всего. Я поеду в Бруклин, навещу старика, буду ханжески вежлив и тактичен, пойду на юбилейную вечеринку, вручу подарок ко дню рождения, купленный и запакованный моей женой, поболтаю с племянницами и племянниками, я выдержу требуемое число дней… а потом свалю оттуда с огромным удовольствием.

Распахнув дверцу машины навстречу влажному воздуху, я крикнул:

– Ну, где вы там? Я же опаздываю на лекцию! – и тогда заметил на полу салона смятую упаковку спичек. Я нырнул за ней, точно за жемчужной раковиной, и с триумфом вынырнул, завладев коробком.

В этот момент моя жена рывком открыла заднюю дверцу и начала пристегивать малыша к детскому креслу.

Я вздохнул, чиркнув спичкой. Уж если мы, наконец, едем, то следует срочно запастись терпением.

Марита устроилась сзади на своем месте; собака протиснулась в салон и перебралась через заднее сиденье в багажник; наконец открылась пассажирская дверца, и жена проскользнула в машину. Я заметил, что свои мужские брюки она подпоясала на талии чем-то подозрительно напоминавшим один из моих шелковых галстуков. На плечи наброшена куртка, когда-то фактически стоившая больше моего месячного жалованья – громоздкая и бесформенная конструкция из кожи и твида, с ремешками и петлями, – на голову водружена кроличья шапка с затейливыми наушниками. Очередной подарок Донала? Мне хотелось прояснить этот вопрос, но я промолчал, осознавая присутствие Мариты.

– Фу, – изрекла моя жена, – как здесь грязно.

На заднее сиденье она перекинула плетеную корзину, джутовую сумку, нечто похожее на латунный канделябр и, напоследок, древнюю и потускневшую сбивалку для яиц.

Я продолжал молчать.

Включив первую скорость, я отпустил педаль тормоза, с извращенным ощущением победного завершения, словно собрать все семейство для выезда всего на десять минут позже являлось моим главным достижением, и тогда первая затяжка никотина проникла в мои легкие, где свернулась уютно, как кошка.

Жена, склонившись, вытащила сигарету из моего рта и затушила ее.

– Эй! – протестующе взвыл я.

– В машине же дети, – пояснила она, качнув головой в сторону задних сидений.

Я готов подхватить этот аргумент и развить его – у меня имеются весомые доводы по вопросам опасности для несовершеннолетних огнестрельного оружия и сигарет, – но моя жена повернулась ко мне лицом, укротив меня чарующим взглядом нефритовых глаз и одарив такой нежной и интимной улыбкой, что все слова моей заготовленной речи иссякли, как вода в сливной трубе.

Она положила руку мне на ногу, едва ли не выходя за рамки приличий, и прошептала:

– Я буду скучать по тебе.

Чисто лингвистически я сделал своеобразное открытие относительно многочисленных способов, изыскиваемых взрослыми людьми для обсуждения секса так, чтобы у детей не закралось ни малейшего подозрения, о чем на самом деле идет разговор. Это доказательство и в какой-то мере торжество семантической адаптации. Чарующе улыбаясь и говоря: «Я буду скучать по тебе», – моя жена, в сущности, имела в виду: «Пока ты будешь в отъезде, мне придется поститься, но как только ты вернешься, я поведу тебя в спальню, сброшу с тебя всю одежду и получу свое».

Смущенно прочистив горло, я ответил:

– Я тоже буду скучать по тебе, – естественно, думая, с каким нетерпением буду ждать того момента всю предстоящую неделю.

– Ты ведь с удовольствием оправляешься в путешествие?

– В Бруклин? – уточнил я как можно небрежнее, но тон все-таки получился слегка подавленный.

– К твоему папе, – добавила она.

– Ах, это будет славная встреча, – соврал я, затейливо повертев рукой. – Да. Э-э… пожалуй, все будет в порядке. И к тому же неделя пролетит быстро, верно?

– Ну, – протягивает она, – мне думается, что он…

Марита, очевидно, следила за дорогой, поскольку мы вдруг услышали ее излишне громкое восклицание:

– Ворота! Маман, ворота!

Я затормозил. Моя жена отстегнула ремень безопасности, открыла дверцу, вышла и захлопнула ее за собой, стерев ромбик дождевого марева с пассажирского окошка. Через мгновение она появилась в панораме ветрового стекла, удаляясь от машины. Это инициирует своеобразный довербальный синапс в малыше: неврология, видимо, говорит ему, что вид удаляющейся матери является дурной новостью, что она может не вернуться, что он будет оставлен здесь на погибель и что общество его рассеянного и лишь иногда появляющегося отца недостаточно для гарантии выживания (надо признать, у малыша верное понимание). Он издал отчаянный вой, взывая к материнским чувствам: аварийное прекращение миссии, требование немедленного возвращения.

– Кэлвин, – повернувшись к мальчику, сказал я и, пользуясь случаем, убрал свою сигарету с приборной панели, – верь нам немножко, малыш.

Моя жена выдвинула засов и открыла дорогу. Я выжал сцепление, надавил на газ, и машина проехала в ворота, тут же закрытые за нами женой.

Должен пояснить, что между нашим домом и трассой находится дюжина ворот. Дюжина! И это первый из дюжины раз, когда ей придется вылезать из машины, открывать и закрыть эти чертовы засовы и возвращаться в машину. До шоссе всего полмили по прямой, но добираться туда чертовски долго. А если приходится ехать в одиночку, то это утомительное занятие, причем обычно оно проходит под дождем. Бывают случаи, когда мне нужно что-то в деревне – пакет молока, зубная паста или обычная поездка по хозяйственным нуждам, – и как только, поднимаясь с кресла, я осознаю, что мне придется открыть не меньше двадцати четырех ворот, сгоняв туда и обратно, то тут же опускаюсь обратно с мыслью: «Черт, да кому это надо каждый божий день чистить зубы?»

Определение «уединенный» даже близко не описывает наш дом. Мы живем в одной из самых малонаселенных долин Ирландии, на высоте, которую обходят стороной даже овцы, не говоря уже о людях. Да, моя жена предпочла жить в высочайшем, самом удаленном уголке этой долины, достигаемом только тропами, проходящими через огороженные пастбища. Отсюда и ворота. И надо исполниться терпения и искреннего желания, чтобы добраться до наших владений.

Дверца машины резко распахнулась, и моя жена вернулась на пассажирское сиденье. Осталось одиннадцать выходов. Малыш разразился слезами облегчения. Марита восторженно завопила:

– Одни! Одни ворота! Одни, папа, одни проехали! – ей, единственной, нравились эти ворота.

Тут же сработала сигнализация, истерически запищав и сообщая, что моей жене необходимо пристегнуться. Мне следовало бы уведомить вас, что пристегиваться она больше не собиралась. Предупредительные вспышки и писк будут продолжаться до самой дороги. Это яблоко раздора нашей семейной жизни: по-моему, трудность застегивания и расстегивания ремня безопасности перевешивается прекращением этого адского писка, но она не согласна.