Смех и грех Ивана Царевича - Дарья Донцова

Я откашлялся:

— Судя по вашему рассказу, квартира прекрасная. Но вы в курсе, сколько она стоит?

— Конечно, — заверила Нора. — Взамен нам всего‑навсего потребуется найти того, кто убил Семена Кирилловича Винивитинова‑Бельского, и можешь вселяться.

— Простите, кого? — не понял я.

— Согласен! — возликовала Элеонора. — Ваня, ты умница, принял правильное решение! Мы опять работаем вместе! Боже, как мне надоели идиоты, которые пытались заменить тебя… Слава тебе господи, Иван Павлович вернулся!

Я хотел возразить, что никогда не собирался возвращаться к работе частного сыщика, но неожиданно как‑то само собой изо рта вылетело:

— Расскажите суть дела.

Элеонора села, прищурилась, на секунду став похожей на сытую, чрезвычайно довольную собой рысь, затем завела обстоятельное повествование.

…В начале двадцатых годов прошлого века, когда интеллигенция в массовом порядке пыталась уехать из советской России, в Москву совершенно неожиданно вернулся из Франции хорошо известный и почитаемый в Европе скульптор Алексей Винивитинов. Он искренне увлекся идеями марксизма и решил вместе с освобожденным пролетариатом строить коммунизм во всем мире. Алексей, талантливый, но бедный паренек, в конце девятнадцатого века уехал из России в Италию, получил там необходимое образование, перебрался в Париж, где вполне успешно ваял скульптуры и писал картины, которые расхваливали критики. К моменту принятия судьбоносного решения Винивитинов имел хорошие деньги и честно заработанное имя. Представляете, как отреагировала на его желание перебраться на родину эмигрантская пресса? Даровитого художника заклеймили позором, иначе как предателем западные репортеры его не называли. Но зарубежные газеты в СССР в открытой продаже не появлялись, а советские журналисты наперебой восхваляли художника. Тогдашнее руководство страны живо сообразило, какую пользу можно извлечь из приезда в Москву столь известного человека, и широко распростерло ему свои объятия. Скульптору подарили огромную усадьбу купца Бельского: двухэтажный дом с колоннами и участок размером в несколько гектаров.

Едва устроившись на новом месте, Винивитинов изготовил статую «Рабочий у мартена» и женился на юной Леночке, девушке из пролетарской семьи. С той поры жизнь его напоминает счастливую сказку. Репрессии тридцатых годов не коснулись ни Алексея, ни членов его семьи. А когда началась война, художник, будучи уже в солидном возрасте, при всей своей любви к советскому строю защищать отчизну с оружием в руках не отправился. Зато дал денег на танк, что моментально сделало Винивитинова героем.

Если говорить современным языком, то Алексея можно назвать гением пиара. Он всегда знал, как следует поступить, чтобы о нем заговорили, и как получить наибольшую выгоду от своих действий. Художник был патологически работоспособен, трудился с рассвета до заката, обычно брался за хорошо оплачиваемую работу, но подчас ваял скульптуры даром. Вот только бесплатный труд тоже приносил ему неплохие дивиденды. Например, Алексей изваял изумительную статую «Учительница и ребенок», потом подарил ее одной московской школе. Естественно, о щедром жесте написали журналисты, которым «случайно» рассказала о презенте директор учебного заведения. Через неделю к Винивитинову приехали представители одной из союзных республик и попросили сделать для их ПТУ композицию «Мастер с учеником». Профессионально‑технических училищ в том регионе было много, украсить хотели каждое, и… Короче, лучше не называть сумму, полученную автором изваяний. Да‑да, вы, скорее всего, не поверите, что в советской России были люди, зарабатывавшие подобные деньги.

В пятидесятых годах в светских гостиных столицы шепотком стали говорить о том, что художник на самом деле князь, потомок древнего рода Винивитиновых‑Бельских. «Конечно, он скрывает свое происхождение, но тем не менее не потерял аристократизма», — уверяли одни. «Да какой Лешка дворянин? Самозванец!» — возмущались другие. Злым языкам только дай повод — заработают вовсю. Но как бы ни шипели завистники и сплетники, Алексея Винивитинова в конце концов стали считать князем.

Когда скульптор скончался, его место в мастерской занял сын Кирилл, у которого был собственный ребенок, маленький Сенечка.

Через десять лет, когда в СССР началась так называемая хрущевская «оттепель», Кирилла Винивитинова тоже стали величать князем, а к его фамилии прибавили еще и «Бельский» (если вы не забыли, так звали купца, чью усадьбу получил его отец). Кто первым запустил утку об аристократических корнях бывшего эмигранта? Поговаривали, что это сделал сам Алексей, которому очень хотелось быть не только богатым, но и знатным.

К началу восьмидесятых, когда уже не осталось людей, помнивших, что мать Алексея работала посудомойкой в трактире, а отец служил кучером, его сын и внук, Кирилл и Семен, спокойно назывались Винивитиновыми‑Бельскими, и именно эта фамилия стояла у них в паспортах. Семья жила все в той же усадьбе, пользовалась мебелью и посудой купца, который, будучи человеком богатым и основательным, заказал неубиваемые шкафы‑кровати‑столы‑стулья из цельного дубового массива, велел украсить их затейливыми завитушками с позолотой и запасся тарелками‑чашками на пару столетий.

Кирилл, как и отец, был талантливым скульптором. Его так же любило советское руководство, он имел множество наград, считался мэтром, преподавал в творческом вузе, плодотворно работал. Одним словом, ему достались в наследство от отца талант, редкостное трудолюбие и умение обрастать нужными связями. В усадьбе жили на широкую ногу, устраивали балы, приемы и не считали денег, которых хватало на все с лихвой.

Сына Семена Кирилл определил в художественное училище в надежде, что тот продолжит династию Винивитиновых‑Бельских, но просчитался — у мальчика возобладала генетика рано умершей матери. Он рос тихим, предпочитал сидеть в библиотеке с книгами и писал стихи, чем здорово злил отца, который постоянно говорил:

— Что за дурацкая идея марать бумагу? Ступай в мастерскую, берись за резец или становись к мольберту. Помни, ты Винивитинов‑Бельский, а вовсе не в семье баснописца Крылова родился, упокой господь его душу.

Семен никогда не спорил, молча выполнял приказы и честно пытался вытесать из камня скульптуру, чем опять злил папеньку. Кирилл отлично видел: на его сыне природа отдохнула, таланта ваятеля у Сени нет. И характера, похоже, тоже. Ведь если хочешь заниматься литературой, так скажи об этом прямо, отстаивай свое мнение, не будь мямлей. Но нет, Сеня походил на кусок пластилина — мни его как заблагорассудится. Молодой человек даже не стал возражать, когда папаша велел ему жениться на Елене Оконцевой, и в девятнадцать лет стал отцом девочки Людмилы. Правда, брак просуществовал недолго, через год последовал развод. А вот второй брак Семена получился удачным. Женой его стала Елизавета Матвеевна Болотова, опять же подобранная сыну отцом, она родила двоих детей, Ксению и Родиона.

На момент печально известной павловской[2]реформы в сберкассе у Винивитиновых‑Бельских хранилось более двухсот тысяч рублей. Напомним, машина «Волга» и трехкомнатная кооперативная квартира стоили тогда примерно по десять тысяч. Понимаете, да? Кирилл жил на широкую ногу, содержал несметное количество прислуги, летал по всему миру. Да‑да, ему, известному скульптору, любимцу властей, сыну знаменитого художника, позволялось многое, даже частые поездки за рубеж. Но в стране случилась очередная революция, и все рухнуло. Сбережения, на которые можно было безбедно жить в СССР лет эдак триста, превратились в прах. Однако Кирилл Алексеевич не впал в депрессию, не стал увольнять челядь, не прогнал верную экономку Надежду Васильевну Пирогову и не перестал давать балы. Где отец брал деньги, Сеня понятия не имел, но они откуда‑то появлялись. Кирилл Алексеевич продолжал жить в свое удовольствие и не жаловался на здоровье, скончался он весьма пожилым человеком в середине нулевых.