Смерть внезапна и страшна - Энн Перри

Уильям терпеливо ждал, с любопытством разглядывая посетительницу. Она явно была удовлетворена его обликом.

– Вы можете сказать, что у нас есть общий друг и вы зашли выразить нам свое уважение, – решительным тоном проговорила она.

– И кто же наш друг? – Он приподнял бровь. – Мы же должны будем назвать какое-то имя.

– Пусть это будет мой кузен Альберт Финнистер. Он невысокий, толстый, живет в Галифаксе, где у него есть конный заводик. Мой муж никогда не встречался с ним и едва ли когда-нибудь встретится. К тому же вам не обязательно знать Йоркшир. Вы могли познакомиться с кузеном где угодно. Только не в Лондоне – чтобы Одли не удивлялся, почему он сам не посетил нас.

– Я немного представляю себе Йоркшир, – ответил Уильям, пряча улыбку. – Галифакс вполне подойдет. Я зайду к вам сегодня днем, миссис Пенроуз.

– Благодарю вас. Всего хорошего, мистер Монк.

Наклонив голову, женщина подождала, пока он откроет переднюю дверь, и, по-прежнему держа спину очень прямо, отправилась по Фицрой-стрит к площади, откуда до Юстон-роуд было около сотни ярдов.

Детектив закрыл дверь и вернулся в кабинет. Он недавно перебрался сюда из своей старой квартиры на Грефтон-стрит. Поначалу сыщик жалел, что в дело вмешалась Эстер со своим вечным зазнайством, но когда она пояснила все преимущества своего выбора, Монк вынужден был с ней согласиться. На Грефтон-стрит его комната располагалась на верхнем этаже в глубине дома. Его хозяйка, женщина добрая и заботливая, не одобряла занятий своего жильца частными расследованиями и не желала провожать наверх возможных клиентов. Кроме того, им иногда приходилось встречаться с остальными обитателями дома в холле или на лестничной площадке. Здесь же Уильям устроился куда лучше: дверь открывала служанка и, не спрашивая, кто пришел и откуда, провожала посетителей в весьма респектабельную гостиную Монка на первом этаже. Так что со временем он оценил все преимущества своей новой квартиры.

Теперь нужно было подготовиться к расследованию обстоятельств насилия, учиненного над мисс Марианной Гиллеспи, дела деликатного и тонкого, бросавшего значительно больший вызов его способностям, чем пустяковая кража или чья-нибудь сомнительная репутация.

Когда Уильям вышел из дома, солнце стояло уже высоко, поливая мостовую своими лучами, укрыться от которых можно было лишь на тенистых площадях. На небе не наблюдалось ни единого облачка, за исключением легкой дымки от далеких фабричных труб. По мостовой грохотали экипажи, звякала упряжь – богатые горожане выехали подышать свежим воздухом или нанести ранние визиты. Мелькали ливреи, блистала начищенная медь. В ноздри ударил запах свежего лошадиного помета, одиннадцатилетний уборщик навоза нахмурил брови под помятой шляпой…

Монк вышел на Гастингс-стрит. Идти ему оставалось чуть больше мили, и у него имелось время подумать. Он был рад трудному делу и возможности применить свои способности. После суда над Александрой Карлайон ему приходилось сталкиваться лишь с тривиальными случаями, которые в бытность полицейским Уильям передал бы какому-нибудь констеблю.

Конечно, дело Карлайонов потребовало от него высшего напряжения. Уильям вспомнил, какой он испытал тогда триумф – и одновременно боль. Вместе с этим к нему пришли воспоминания о Гермионе, и он, не замечая того, ускорил шаг по раскаленной мостовой, сжав губы в твердую линию. Когда лицо той женщины впервые всплыло из глубин его памяти, детектив испугался своего непонятного прошлого, напомнившего ему о любви, нежности и горьких переживаниях. Он знал только одно: как много она значила для него… Но когда и как это было, любила ли его Гермиона и чем закончились их отношения, не оставившие после себя ничего: ни писем, ни портретов, ни какой-нибудь вещицы, напоминавшей о ней?..

Но, даже лишившись прошлого, Уильям не утратил своего мастерства и острого аналитического ума. Он нашел Гермиону, сложив по кусочкам обрывки воспоминаний. Оказавшись на пороге ее дома, сразу узнал мягкие карие глаза, облачко волос над нежным, почти девичьим лицом… И все разом вернулось.

Монк проглотил комок в горле. Неужели он преднамеренно бередит свою рану? Его охватило разочарование и начал душить гнев, словно все случилось недавно, словно он лишь вчера узнал, что его любимая предпочла ему душевный покой и уют. Ее мягкость шла от равнодушия, а не сочувствия: Гермионе не хватало отваги даже пригубить из чаши жизни, а осушить ее она и вовсе никогда бы не осмелилась.

Сыщик шагал, не глядя перед собой, и небрежно извинился, столкнувшись с пожилым мужчиной в сюртуке. Тот посмотрел ему вслед, с раздражением щетиня усы. Мимо проехало открытое ландо с теснившимися друг к другу молодыми женщинами: все захихикали, когда одна из них помахала знакомому. Ленты, украшавшие их капоры, приплясывали на ветру, и из-за их огромных юбок казалось, что девушки сидят на каких-то невероятных цветных подушках.

Монк решил оставить в покое свои воспоминания. О Гермионе тогда он узнал больше, чем хотел, а кроме того, заново познакомился и с судьбой человека, бывшего ему благодетелем и наставником. Тот сделал бы из Уильяма коммерсанта, если бы его не разорили обманом. Монк усердно пытался помочь ему, но не сумел. Потом, вознегодовав, он решил бороться за справедливость, оставил коммерцию и поступил в полицию, чтобы предупреждать похожие преступления. Впрочем, насколько детектив помнил, ему ни разу не пришлось столкнуться с мошенничеством подобного рода. Но, видит господь, он старался…

И все же, несмотря ни на что, он обладал блестящими способностями! Ни одно обстоятельство не могло бросить тень сомнения на этот неоспоримый факт. Уже после несчастного случая сыщик успешно разрешил дела Грея, Мюидора и Карлайонов. Даже его злейший враг Ранкорн – хотя, как знать, может, еще обнаружится кто-нибудь похуже, – даже он не мог заподозрить Монка в отсутствии отваги, честности или целеустремленности, в недостатке желания полностью отдать себя выяснению истины и трудиться ради ее достижения, не считаясь с собственными потерями. Увы, с чужими потерями он тоже не считался…

Однако полицейский Джон Ивэн симпатизировал ему. Они познакомились уже после несчастного случая, но тем не менее детектив мог на него положиться. И Ивэн продолжал поддерживать с ним отношения, даже когда тот ушел из полиции – не самое счастливое событие в его жизни. Поэтому Уильям старался сохранить к этому человеку теплое, дружеское чувство, ограждая его от собственного скверного характера и едкого языка.

Другое дело – Эстер Лэттерли. Она служила в Крыму сестрой милосердия, а теперь вернулась домой в Англию, где никому не нужны умные и самостоятельные в суждениях молодые женщины. Впрочем, Эстер не так уж и молода – сейчас ей по меньшей мере тридцать. Для замужества поздновато, а значит, ей придется либо работать, чтобы прокормиться, либо жить в постоянной зависимости от какого-нибудь родственника мужского пола, уповая на его щедрость, что совсем ей не подходило.

Оказавшись в Лондоне, мисс Лэттерли сразу же нашла себе место в госпитале, но очень скоро ее советы, даваемые по любому поводу, а также полное несоблюдение принятых там правил привели к увольнению. Пусть она старалась ради пациентов – это лишь усугубляло ее положение. Сиделкам надлежало следить за помещением, выносить горшки, готовить бинты, делать перевязки и выполнять разные поручения. Лечили же больных только врачи.