Смертник - Ирина Е. Булгакова

такая, видавшая виды – с погнутым боком и обшитым кожей днищем. Девушка запрокинула голову и струи воды, задерживаясь на торчащих сосках, срывались на живот, катились вниз, теряясь в кожаных стрингах.

   Единственная, кому не было никакого дела до того, в какой позе снимала с себя стриптезерша одежду, была Ника. Она смотрела на то, как из полуоткрытого рта Глухаря, застывшего напротив вполоборота, тянется тягучая нескончаемая слюна. Смотрела и не могла оторваться. Наверное, если бы по потолку полз таракан, он также притягивал бы взгляд. Но вполне возможно, не вызывал бы такого мерзкого чувства.

   Пытаясь избавиться от волны отвращения, постепенно накрывавшей ее с головой, Ника прижала к боку руку – там, в уютной кобуре покоился ПМ – первый, но не единственный подарок Красавчика.

– Ты левша, это интересно, – всякий раз говорил он, когда вывозил ее в ближайший лесок на импровизированное стрельбище. Красавчик от души веселился, наблюдая за тем, как она училась стрелять из подаренного пистолета. – Левша – сюрприз для врага. Ты главное, меньше переживай, когда нажимаешь спусковой крючок – это тебе не автомат – пусть пуля за тебя поволнуется.

   Вот так. Теперь Красавчик там, в мышеловке, ждет от нее помощи, и каждая минута приближает его к смерти. А она сидит в баре, помахивая белым платочком вслед уходящему поезду: время идет и никакого толку.

– Хороша Лялька, – Глухарь, наконец, развернулся и потянулся за бутылкой водки. – Вы ведь подружки. И как она, вообще? Я имею в виду в жизни? Такая же… горячая?

   Да, они были знакомы с Лялей. Их познакомил Красавчик год назад, чтобы помочь Нике прийти в себя после того случая. Вот уж поистине: кого не любят мужики, того любят женщины. Лялька хорошо к нему относилась, однако предпочитала держаться подальше. Вполне возможно, что-то у них и было, но Ника не хотела знать ответа на этот вопрос.

   Да, и в обычной жизни Лялька была такой же – брутальной и независимой. Но Глухарю об этом говорить не хотелось.

– Сколько он сможет продержаться в мышеловке? – спросила Ника, оставив его вопрос без ответа.

– Смотря, какая мышеловка, – без зазора совести пояснил Глухарь. – День. Два. Максимум пять. Кто это выяснял?

– Глухарь, – она вскинула на него больные глаза, – забудь про все. Что было, что будет. Помоги ему. Ты ведь человек. Тебе зачтется, – и добавила обреченно, ловя ускользающий, как рыба в проруби, взгляд. – В конце концов, меня проводи! Я пойду с тобой!

   Минута, если не больше, он таращился на нее. Потом вдруг запрокинул голову, обнажив свободную от волос шею, и захохотал. Кадык заходил ходуном, в горле что-то булькало.

   Ника машинально прижала пригревшуюся на боку кобуру. Неожиданно сильно, до дрожи, захотелось выхватить ПМ и разрядить весь магазин, все восемь патронов прямо в горло, колышущееся от смеха.

   Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая выступившие на глазах слезы, он хмыкал, вспоминая причину веселья.

– Баба в Зоне, – давясь от смеха, все повторял он. – Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк как Грек, и то не пойдет…

– Глухарь… – Ника и не заметила, как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся, и, по всей видимости, разгоряченных стриптизом.

– Слышь, Глухарь, – тот, что был покрепче и потрезвее не отрывал от Ники прямого и откровенного взгляда. – Твоя девушка, Глухарь?

– Не-а, – пожал плечами Глухарь. – Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.

– И возьму. – Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. – Пошли, что ли. Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.

– Убери руку, – медленно процедила она.

– Не слышу? – Сталкер наклонился к ней.

   По-хозяйски лежащая на плече рука давила. Но более всего пугала духота, что стянула горло удавкой.

    Той самой удавкой.

   Ника не стала повторять дважды. Тяжело, вложив в удар всю силу, снизу вверх, как весь год отрабатывала на оранжевом боксерском мешке, что свисал с потолка в одинокой, оставленной без присмотра квартире, Ника ударила парня в лицо. Привычно заныли костяшки пальцев. В ушах как оценка три с минусом прозвучал голос Красавчика: "Завалила руку, завалила".

   Парень всплеснул руками и непременно опрокинулся бы на спину, если бы его не поддержал друг. Тот соображал быстрее. Он усадил пострадавшего товарища на стул и медленно выпрямился. В светлых глазах застыло удивление.

– Могла бы просто объяснить, что не в настроении. – Развел он руками. – Зачем же сразу драться?

   Ника не отвечала. Она осторожно, боясь повернуться к сталкерам спиной, отступала к двери.

   В зале царил привычный шум. Никто не обращал внимания на возникшую ссору. Да и сколько бывало таких разборок за вечер, и не сосчитать! Возможно, ей так и дали бы уйти. Но тут окончательно взял себя в руки пострадавший. Взревев как раненый зверь, он вскочил на ноги. Отлетел к стене стул, потревоженный резким движением. Невзирая на предупреждающий жест товарища и соответствующие слова, по силе воздействия способные остановить собаку в прыжке "брось, да ну ее!", парень бросился к девушке.

   Сталкер, так стремящийся расставить все точки над "и", успел сделать два шага. Ему в лицо, как та пресловутая точка уставилось черное дуло пистолета Макарова, наконец-то дождавшегося своего часа.

   Ника сделала шаг назад, не забыв быстро оглянуться: никто теперь не достанет ее сзади. Она не сводила взгляда с лица поморщившегося в жестком прищуре сталкера. Из его разбитого носа капала кровь. Он шмыгнул носом, пытаясь остановить кровотечение. Добился лишь того, что кровь пошла сильнее.

   Ника шагнула назад. Она видела, как непроизвольно дернулась у парня рука – видимо там, в наплечной кобуре лежал пистолет. Однако черный зрачок наставленного ему в лоб оружия задолго до этого случая приучил его быть покладистым. Когда от смерти отделяет секунда, мысли ясны, как никогда. Парень замер на месте, медленно разводя руки в стороны.

   Ника не смотрела ему на руки – она смотрела ему в глаза. Там ясно читался страх: еще бы, остаться в живых после заброса и получить пулю от полоумной девчонки!

– Оставь ее, Хамса, – тихо, но внятно сказал протрезвевший Глухарь. – Будешь ты ее, – он добавил ругательство, – после Красавчика…

   На них никто не обращал внимания, однако последнюю фразу расслышали многие. Смех заплескался в зале, соперничая с гулом голосов.

   Под этот