Темная полоса - Яна Розова

– Здравствуйте, девушки, – сказал следователь чуть ли не игриво, входя в мой кабинет.

Мы с Сонькой ощутили себя проститутками в борделе.

И после этого он сообщил нам, не скрывая, что считает нас по крайней мере чикатилами в юбках, о результатах медицинской экспертизы тела Валентины Алексеевны Закревской. Причиной смерти, сказал он, стал аллергический отек легких, который вызвало вещество, входящее в состав популярных таблеток для похудания.

– Знакомая Закревской сказала нам, что эти таблетки порекомендовали ее подруге в вашем Центре.

Я покосилась на Соню. Соня молчала. Почему она не кричит во весь голос, что мы принципиально не продаем и не рекомендуем БАДов своим клиентам?

– Мы не продаем своим клиентам никаких препаратов, – как-то вяло сказала Соня.

– Отлично! – почему-то обрадовался Василий Иванович. – Тогда я впускаю в ваш салон своих коллег для обыска. Вот ордер. – Он протянул мне какую-то бумажку.

Господи, обыск! Да у меня же шестеро клиентов в Центре. Одна дамочка лежит голая в жемчужной ванне, другая, обернутая, как мумия, распластана в спа. Дольче наращивает волосы дочери председателя думы, Боряна дает уроки карате управляющему банка, ну и остальные двое посетителей тоже при деле…

Пока я все глубже погружалась в шоковое состояние, Соня заплакала.

Заметив это, Василий Иванович заметно просиял.

– Будем сознаваться? – давил он на нас, переводя свой едкий взгляд с Сони на меня и обратно.

– Знаете, – сказала я, чтобы как-то протянуть время. – Знаете, а я бы хотела почитать заключение ваших экспертов. Что это за вещество такое, вызывающее аллергию? Даже если мы и порекомендовали Закревской похудательные таблетки, – я посмотрела на Соню, и та закивала головой, подтверждая свою вину, – мы предложили бы ей качественную продукцию, гипоаллергенную. От наших таблеток не умирают.

– Я сама их принимаю, – прошептала Соня, хлюпая носом.

– Заключения мы подозреваемым не даем, – высокомерно объявил Василий Иванович. – Но вот арестовать вас я могу. Будете сидеть, пока не одумаетесь.

Я чуть заметно улыбнулась Соне. Он пугает нас. Возможно, просто потому, что любит пугать «девушек». У всех у нас есть свои слабости. Вот я, к примеру, ябеда.

– Ну, это вряд ли. Я плохо законы знаю, и то понимаю, что у вас нет оснований для задержания или ареста. И еще сейчас я проконсультируюсь кое у кого. А вы посидите в коридоре.

Василий Иванович скорчил презрительную гримасу:

– Вы тут себя кем считаете, девочки? Вы тут сидите, деньги у людей выдуриваете, да еще их же и травите! Я хорошо знаю, чем вы тут занимаетесь. Не первый день таких, как вы, на божий свет вывожу. Вас всех давно пора разогнать, все эти ваши проститутские…

– Василий Иванович, с вами Геннадий Егорович поговорить хочет.

За время, затраченное нашим милым следователем на проповедь, я успела набрать номер прокурора области, сбросившего в нашем Центре тридцать пять килограммов, и в двух словах нажаловаться на поведение некоторых его коллег. Обычно я стеснялась пользоваться телефонным правом, только вот Дмитриев был очень противный, да и пахла его деятельность подозрительно.

После краткого разговора с Геннадием Егоровичем следователь смерил нас убийственным взглядом и медленно, с гордо поднятой головой покинул мой кабинет.

Я повернулась к Соне:

– Дорогая, умойся, приведи себя в порядок и поезжай домой. Мы потом поговорим, хорошо?

Соня смотрела в пол.

– Сонь, ну все мы люди… Тебе понадобились деньги. Я же понимаю. Если все обойдется и нас по тюрьмам не рассадят, то я предлагаю ничего не говорить Борянке и Дольче.

– Ты не понимаешь, – хрипло произнесла Соня. – Мне не просто нужны деньги, а очень нужны.

Страшная мысль пронзила мой мозг.

– Соня, ты снова стала принимать наркотики?

Она подняла глаза, и я буквально впилась взглядом в ее лицо, ища признаки деградации. Но я видела перед собой свою Соню, такую, какая она и есть – прекрасную принцессу из моей детской сказки.

– Наташа, все гораздо хуже. Мой Лешка колется.

Я, пошатываясь, вылезла из-за стола, подошла к дивану и села рядом с подругой.

Оказывается, этим летом, в августе, когда температура поднималась чуть не до сорока градусов по Цельсию, она заметила, что Лешка носит майки с длинным рукавом. Соня тут же потребовала, чтобы сын показал ей вены. Они были испещрены следами уколов. Леша, а ему ведь только восемнадцать, признался, что это героин.

Соня хотела звонить мне, но постеснялась. Она ведь недавно и сама… Тогда она обратилась в наркологическую клинику.

– Это такой ужас, – снова заплакала Соня. – Он начинает лечиться, а потом сбегает, прячется у друзей, врет мне, ворует деньги. Потом приходит ко мне, плачет, просит снова устроить его лечиться. И сбегает из клиники. Мой мальчик, мой малыш… Наташа, я не выдержу его смерти!

– Он еще не умер. – Я обняла Соню, представив Варьку – а вдруг бы и она?.. – и тоже стала плакать.

Обнимая Соню, я думала о Борянке и Дольче. Без них мне даже сломанный ноготь казался вселенской катастрофой. Ведь наша дружба родилась так давно, что я не помню, как впервые увидела Борянку, Соню или Димку. Получается, они всегда были со мной.

Мы родились в один год и жили в одном доме. И это был необыкновенный дом. Он стоял на улице с бульваром, гродинским Арбатом, особым местом, где талантливые и бесталанные художники выставляли свои творения. Большинство из них были выпускниками Гродинского художественного училища, которое располагалось в соседнем от нашего дома старинном здании.

Многие строения на бульваре были возведены в конце прошлого века, наверное, поэтому и несколько домов, построенных в 1948 году пленными немцами, имели вид достойный и классический. Но наш дом был самым красивым. Он был выкрашен в нежно-голубой цвет, обсажен каштанами, дубами, акациями и тополями. Я так любила этот дом, что, когда мы с мамой переехали на новую квартиру, я перестала чувствовать себя ребенком. Мне тогда исполнилось двенадцать.

Главным украшением нашего дома и главным удовольствием нашей компании был не бульвар, хотя там мы тоже провели немало времени, разглядывая картины местных художников и всякие поделки из глины, дерева и прочих материалов – творения студентов училища. Все свое детство мы резвились в необыкновенном, зеленом, цветущем, большом – с песочницей, с грушевыми деревьями и даже с колодцем – дворе. Мы, как веселые макаки, лазили по гнутым, отполированным нашими телами стволам дикой айвы. Мы делали луки из веток ореха, признанных самыми гибкими из всего, что у нас росло. Мы объедались черным пасленом и зеленой клубникой, которую пыталась вырастить на своем маленьком огороде соседка тетя Маша. В дождливые дни мы читали книги, сидя на подоконнике огромного окна на лестничной площадке. Августовскими вечерами мы лежали на траве и смотрели на наш дом, на пирамидальные тополя, мечтая о будущем. И наши мечты мало походили на нынешнюю жизнь, даже в свои лучшие моменты.