Кловис Дардантор - Жюль Верн

В ту минуту, когда месье Дезирандель поставил ногу на трап, мать собралась спросить у Агафокл а, не останется ли он вместе с нею на набережной, но тот последовал за отцом, и мадам Дезирандель ничего не оставалось, как, смирившись, тоже подняться на борт.

Оба молодых друга, посмеиваясь, уже успели устроиться на юте.[13]Все это шумное оживление их очень забавляло.

Близился час отплытия. Наконец раздался резкий гудок, из трубы повалил более густой дым, матросы зачехлили желтоватой тканью грот-мачту.[14]

Большинство пассажиров «Аржелеса» составляли французы, в частности солдаты, возвращавшиеся в свою часть, размещенную в Алжире. Было также несколько направлявшихся в Оран арабов и марокканцев, которые сразу же, как поднялись на борт, пошли занимать места второго класса. На корме же собрались ехавшие первым классом. Им — и только им — предоставлялись ют, салон и ресторан в средней части парохода, куда вел красивый светлый коридор. Пассажирские каюты, примыкавшие к этим помещениям, освещались иллюминаторами с двояковыпуклыми стеклами. «Аржелес», понятно, не мог предложить такой же роскоши и комфорта, как суда Трансатлантической компании или Компании морского сообщения. Например, пароходы, идущие из Марселя в Алжир, обладают большим водоизмещением, большей скоростью и лучшим оборудованием. Но какие могут быть претензии, если речь идет о столь коротком плавании? И действительно, рейсы между Сетом и Ораном, при их не очень высокой стоимости, привлекали многих путешественников, которым к тому же разрешалось везти с собой солидные грузы.

На баке[15]устроилось человек шестьдесят, а число разместившихся на корме, похоже, не превышало двух-трех десятков. На склянках пробило половину третьего. Через полчаса «Аржелес» отдаст швартовы.[16]

— Ого, нас уже качает! — не удержалась от возгласа мадам Дезирандель, едва ступив на палубу.

Месье ничего не ответил. Сейчас для него куда важней было разыскать трехместную каюту и успеть занять три места за общим столом поближе к буфетной: отсюда разносят еду, так что можно будет первым выбрать самые лакомые кусочки.

Каюта под номером девятнадцать пришлась месье по душе. Она находилась ближе к середине судна, и в результате килевая качка здесь ощущалась не столь болезненно. Что же касается бортовой, то спастись от нее невозможно: она одинаково чувствуется что на юте, что на баке и довольно неприятна для пассажиров, у которых нет вкуса к этим убаюкивающим покачиваниям.

Когда ручная кладь была разложена, месье Дезирандель, предоставив супруге полную свободу обустраиваться как душе угодно, направился вместе с Агафоклом в ресторан. Поскольку буфетная располагалась в левой стороне, то они туда и направились — закрепить за собой три места за столом.

Метрдотель и официанты готовились к обеду, назначенному на пять часов вечера. Одно из заветных мест было уже занято каким-то пассажиром. По всей вероятности, он давно им завладел и даже положил свою визитную карточку в складки салфетки, прикрывавшей тарелку, украшенную монограммой «Аржелеса», и, явно опасаясь, что какой-нибудь супостат посягнет на такое славное местечко, видимо, решил сидеть перед своим прибором до отплытия судна.

Месье Дезирандель бросил на захватчика косой взгляд и встретил в ответ точно такой же. Проходя, он успел прочесть два слова, отпечатанные на визитной карточке: «Эсташ Орьянталь». Закрепив за собой три места напротив этого господина, глава семейства в сопровождении сына покинул ресторан и поднялся на ют.

До отплытия оставалось двенадцать минут, и опаздывавшие могли еще услышать последние гудки. Капитан Бюгараш ходил взад-вперед по мостику. А в это время на баке его помощник распоряжался подготовкой к снятию с якоря.

Беспокойство месье Дезиранделя все возрастало:

— Что же он не идет? Почему опаздывает? Чем он может сейчас заниматься? Отлично знает, что быть здесь нужно ровно в три!.. Ведь не попадет на судно! Агафокл!

— Ну что еще? — промямлил сын, явно не понимая, с чего бы это папаша разволновался так.

— Ты не видел месье Дардантора?

— Разве он не пришел?..

— Нет, не пришел… Что случилось, как ты думаешь? Но Агафокл не думал ни о чем.

Месье Дезирандель ходил туда-сюда по юту, бросая беспокойный взгляд то на дамбу Фронтиньян, то на набережную на той стороне гавани. Ведь опоздавший мог появиться и оттуда: шлюпка доставила бы его на борт парохода.

Но никого нигде не было.

— Что скажет мадам Дезирандель! — воскликнул в отчаянии месье. — Дардантор нарушает все ее планы! Что будет, если этот дьявол не явится сюда через пять минут?

Тем временем Марсель и Жан забавлялись, наблюдая за взбудораженным простаком.

Вода клокотала в котлах, из пароотводной трубки вырывались белые завитки, судно, покачиваясь, ударялось о причальные баллоны, механик, запустив двигатель, проверял, хорошо ли вращается винт. Было очевидно, что «Аржелес» вот-вот снимется с якоря, и, если капитана не удастся уговорить подождать предусмотренные милосердным обычаем четверть часа, корабль отправится в путь без месье Дардантора.

На юте появилась мадам Дезирандель, еще более сухая и бледная, чем обычно. Она ни за что не вышла бы из каюты за все время плавания, если бы не сильное беспокойство. Зная, что месье Дардантора нет на борту, эта женщина надеялась, что капитан Бюгараш согласится задержать ненадолго отплытие.

— Ну как? — обратилась она к мужу.

— Все так же.

— Но не можем же мы отправиться без него…

— И тем не менее…

— Так потолкуйте с капитаном, месье Дезирандель! Вы же видите, у меня нет никаких сил!

Бюгараш отдавал распоряжение за распоряжением, касавшиеся и тех, кто находился на баке, и тех, кто был на корме, и выглядел человеком исключительно занятым и неприступным. Рядом с ним на мостике стоял рулевой и уже держал руки на штурвале, ожидая команду, чтобы привести в движение штуртрос.[17]Сейчас было совсем некстати отвлекать капитана от дела. И, тем не менее, не желая лишний раз перечить супруге, месье Дезирандель с трудом одолел железную лесенку и, ухватившись за поручни мостика, обтянутые белой парусиной, обратился к командиру судна:

— Будьте так любезны…

— Что вам? — грубым голосом, прозвучавшим, словно гром из тучи, оборвало его «второе лицо после Господа Бога».